Игорь Костылев: Владислав, вы только вернулись из Сингапура. Юго-Восточная Азия считается сейчас, наверное, номером один в мире по финтеху. Я недавно читал, что даже IT-бюджеты юго-азиатских банков больше, чем IT-бюджеты североамериканских банков — в совокупности, если брать регион против региона. Как вы считаете, что отличает их от нас, почему у них получается развиваться в области финтеха?

Владислав Солодкий: Я бы четко разделял всю Азию на Юго-Восточную (это Сингапур, Малайзия, Таиланд, Вьетнам) и Северную — это Китай, Южная Корея и Тайвань. В Юго-Восточной Азии сейчас, включая Сингапур и Гонконг, нет мнения, что у них есть какое-то лидерство, — наоборот, они говорят, что пропустили всю эту волну и сейчас очень много инвестируют, потому что хотят наверстать упущенное в области финансовых инноваций — мобильных кошельков, мобильных банков, других финансовых сервисов. К примеру, в ЮВА почти нет mPOS-эквайринга. В Сингапуре сильно развито NFC, но в целом, если брать, например, Малайзию, Вьетнам, Индонезию, Мьянму — проникновение банковских услуг там и их качество очень низкое по сравнению с Россией. В Сингапуре проникновение банковских услуг и их качество высокое просто из-за того, что очень развито общество.

Игорь Костылев: Что в Сингапуре бросилось в глаза из области финтеха, банковских услуг?

Владислав Солодкий: Мы постоянно проводим исследования финтех-стартапов, инноваций, вообще готовности рынка к чему-либо такому. Юго-Восточная и Северная Азия заинтересовали нас тем фактом, что это два региона, где не присутствует ни один крупный глобальный финтех-игрок. Все они сконцентрированы либо в Штатах, либо в Европе. А из местных сильных игроков в Азии есть только AliPay.

Игорь Костылев: Кого вы называете глобальными финтех-игроками? Square?

Владислав Солодкий: Square, Lending Club, SumUp. Взять любого, кто уже начал международную экспансию. Европейские игроки идут в Штаты, а американские, как правило, так и остаются на своем рынке, либо идут в другие страны по модели white label. Как, например, Moven идет в Канаду, в Австралию и Великобританию, а Fidor идет в Штаты, Великобританию и в Австралию. Австралийские банки, кстати, очень сильны в финтехе.

Игорь Костылев: Да, но это все-таки не Азия. Почему такая ситуация сложилась в Азии, почему они там, как эндемики, развиваются по-своему?

Владислав Солодкий: Это очень специфичный регион. Мы общались со всеми глобальными финтех-игроками, спрашивали, почему они туда не идут. Выяснили, что Азия интересна всем, но идти туда им пока страшно. Если правила игры в Европе и в Штатах более-менее похожи, то, что делать и как преуспеть в азиатском регионе, очень непонятно. При этом у игроков из других секторов, таких как фонд Rocket Internet, наоборот, большинство активов приходится как раз на Юго-Восточную Азию. Это позиция очень сильного игрока, который сделал ставку на то, что идет в регион с огромным потенциалом. Сильных местных игроков нет — снизу, получается, тебя никто не подпирает. В то же время сверху на тебя не давит никакой глобальной игрок. Ситуация просто идеальная. А рынок при этом огромный. Индонезия — четвертая страна в мире по населению, больше, чем Россия, в разы, Мьянма — 50 миллионов жителей, всего в три раза меньше, чем в России, Вьетнам — 80 миллионов жителей, Таиланд —70 миллионов. То есть цифры колоссальные. Это первое.

Во-вторых, для развития финтеха требуется достаточно большая удельная доля малого и среднего бизнеса. Она дает возможность запускать всякие финтех-стартапы для МСБ, потому что больших финтех-стартапов для корпоративного сектора пока нет, только Tradeshift, система дистанционного электронного документооборота.

В-третьих, инновации в области МСБ, тем более финтех — это всегда показатель определенного уровня предпринимательской культуры, открытости общества, желания что-то попробовать, запустить новые проекты. В России объем малого и среднего бизнеса в ВВП и так был низкий, а сейчас, скорее всего, опустится еще ниже. В ЮВА наоборот, доля в ВВП малого бизнеса одна из самых высоких в мире, потому что удельная доля малого и среднего бизнеса в экономике стран колоссальна. Причем, например, что еще очень важно для нас, быстрее всего к финтеху присоединяются направления, связанные с HoReCa — то есть кафе, рестораны, отели, и смежные области, такие как такси. В этих сферах вообще не было стартапов, но сейчас они начинают появляться и развиваются достаточно быстро.

Игорь Костылев: В Сингапуре не было стартапов?

Владислав Солодкий: Они там были, но настолько штучные, что если брать суммарно все цифры по миру, то Юго-Восточная Азия — это статпогрешность. Но сейчас там действительно наблюдается бум стартапов. Я встретился в Сингапуре с нашими давними партнерами из Лондона, известным акселератором Startupbootcamp, они объехали все азиатские страны и везде приглашали стартапы посевной стадии «попитчиться» перед большим пулом достаточно серьезных инвесторов, попасть к ним в инкубатор и начать расти. Им предложили получить в большей степени знания, чем деньги, но благодаря этому начать расти быстрее. В результате SBC уже получили около 300 заявок из региона Юго-Восточной Азии и Китая.

Игорь Костылев: Почему именно в Сингапуре складывается такая ситуация? По моим наблюдениям складывается две столицы финтеха, помимо Силиконовой долины, естественно, — Лондон и Сингапур. Лондон понятно, почему — там правительство считает, что он должен быть финансовым центром, они даже смотрят в сторону технологии криптовалют, у них много инициатив именно на уровне правительства. А что с Сингапуром? Просто они?

Владислав Солодкий: Есть четыре самых больших финансовых центров мира — это Нью-Йорк, Лондон, Гонконг и Сингапур. Причем, по-моему, Гонконг сейчас даже Лондон обогнал. Но они все время соревнуются, то один второй, то другой второй, а так в целом они все пытаются догнать и перегнать Нью-Йорк.

Игорь Костылев: У нас тоже строили МФЦ — международный финансовый центр.

Владислав Солодкий: Одно дело строить, а другое дело — быть им. Один из показателей финансового центра — капитала в стране больше, чем собственной экономики. И высокая занятость людей. В Штатах, Лондоне, Гонконге, Сингапуре есть огромные биржи с огромной ликвидностью, большой публичный и непубличный сектор. В Сингапуре, к примеру, при шестимиллионном населении полтора миллиона людей работают в банковской сфере. Это колоссальная цифра.

Игорь Костылев: Это от чего зависит, от каких-то налоговых условий?

Владислав Солодкий: Тут всегда две истории. Первая — это защита прав частной собственности и прав миноритарных акционеров, второе — это налоговые послабления. Гонконг и Сингапур — регионы с самыми низкими налогами почти на все, в том числе на прибыль и на дивиденды. Сейчас оба региона очень сильно фокусируются на финтехе. Гонконг буквально две недели назад объявил, что финтех теперь является их новым супернацпроектом. В Сингапуре такой нацпроект стартовал раньше, но у него в принципе таких проектов много. А Гонконг четко выделил, что финтех у них должен стать номером один среди всего «теха». Сингапур, получается, пытался быть и финансовым центром, и технологической столицей, а Гонконг будет просто финансовым центром.

Игорь Костылев: Российский проект EasyFinance побеждал где-то там?

Владислав Солодкий: Да, он победил в Гонконге и выходит на этот рынок. Я разговаривал с CEO инкубатора, куда попал Easyfinance, он принадлежит агентству Invest Hong Kong, а оно, в свою очередь, находится в ведомстве министерства финансов.

Игорь Костылев: А почему стартапы туда вообще ездят, и вы в том числе? Что там такого хорошего для наших компаний?

Владислав Солодкий: У нас, все-таки, я думаю, разные цели. Они, скорее всего, просто пытались найти для себя новый рынок, и участие в таких конкурсах действительно помогает стартапам выйти на локальный рынок. Считается, что если хочешь хорошо выйти в Юго-Восточную Азию — начинай экспансию с Сингапура, хочешь выйти на Китай — начинай с Гонконга.

Игорь Костылев: А что, там своих таких нет, зачем нашим туда идти?

Владислав Солодкий: У Сингапура и Гонконга другая стратегия. Вообще вот это деление на своих и чужих так четко прослеживается только у русских.

Игорь Костылев: Но китайские банки как раз долгое время не пускали Visa и MasterCard в Китай. У них все свое, есть ведь технологическая «Великая китайская стена» разделяющая глобальных игроков и их китайские копии.

Владислав Солодкий: Я говорю про открытость к людям, готовность привозить их к себе или ехать к ним учиться. Китай — страна номер один в мире по отправке студентов в зарубежные вузы. Сингапур занимает второе место. С моей точки зрения это очень сильно напоминает то, что сделал Петр I. Он понял, что не надо изобретать второе колесо, играть в этот особый русский путь. Не умеешь делать какие-то нормальные обычные вещи, которые все уже научились делать — просто взял, купил билет, поехал учиться у голландцев.

Игорь Костылев: То есть вы и стартапы вроде EasyFinance считаете, что вы для них как раз такие «голландцы», которые предоставляют решения, до сих не существующие на этом рынке. У них нет mPOS и PFM?

Владислав Солодкий: Это не мы так считаем, это они считают. У них все подобные проекты сейчас находятся в посевной стадии. Но стартуя последними, они не занимаются импортозамещением и не пытаются копировать других — они пробуют этих других привезти к себе. Например, мы, как фонд, для них партнер, который очень хорошо разбирается в финтехе. У нас одно из самых авторитетных исследований в этой области в мире. Поэтому мы для них несем, во-первых, знания, которые нужны им, чтобы не изучать заново всю отрасль. Во-вторых, нетворкинг. Мы очень быстро можем найти нужные им идеи, получить цифры, узнать, где какие технологии, кто из компаний готов переехать в Сингапур. Мы для них эдакий ускоритель развития финтех-отрасли. В-третьих, распространение капитала. Они играют в долгую, поэтому мы для них — это мозги, связи и возможность дистрибутировать свой капитал.

Должен отметить, что первым нас к себе начало «хантить» министерство финансов Великобритании, где-то год назад. Они нам говорили: «Зачем вам Россия, вот вам налоговые послабления, вот вам визы на всех работников и членов их семей, вот вам капитал, вот плечо к вашему капиталу, чтобы инвестировать в проекты. Давайте мы и стартапы ваши перевезем, просто переезжайте в Лондон».

Игорь Костылев: И что вам помешало?

Владислав Солодкий: Было обязательное условие, которое заключается в том, что ты должен быть четко сфокусирован на развитии на британском рынке. Оно на самом деле есть у всех, но у Гонконга и Сингапура выражено в меньшей степени. Британский рынок небольшой, и при этом очень зрелый. Ему тяжело психологически меняться, потому что у него и так все хорошо. У них там очень много карт, возможностей оплаты, банки хорошо обслуживают людей.

Гонконг и Сингапур в этом отношении даже не называют себя зрелыми рынками. Но при этом позиционируют себя как рынки, с которых начинается экспансия. Гонконг очень четко говорит: «Приезжайте к нам, обосновывайтесь у нас, запускайте здесь продукт, тестируйте его. Мы маленький рынок, но от нас очень удобно пойти в Китай, в Южную Корею».

Игорь Костылев: А как они все это соотносят со своей традиционной банковской системой? Они хотят, чтобы финтех ее изменил или заменил?

Владислав Солодкий: У них очень прагматичный взгляд на это. В книге «Дилеммы инноватора» Кристенсена разбирается, по-моему, 12 отраслей, в которых гиганты понимали, куда движется рынок, но у них не было сил измениться, и они его просто теряли. Самый простой пример — это компания Kodak, которая на самом деле первой изобрела цифровой фотоаппарат, но поняла, что цифровая съемка будет каннибализировать их текущий бизнес, не захотела ее развивать и в итоге обанкротилась.

Невозможно в 2015 году соревновательно относиться к миру. Есть один большой глобальный мир, и это не игра с нулевой суммой

Вот здесь такая же история. Очень много банков сейчас понимают, куда на самом деле идет рынок, но если они сами запустят сейчас такие инновационные центры — они будут каннибализировать их текущую базу, повлияют на маржинальность, создадут внутреннюю конкуренцию. Поэтому банки говорят «нет» и начинают сопротивляться.

Игорь Костылев: Можете привести примеры, чему они сопротивляются, что могло бы все изменить и съест их в будущем?

Владислав Солодкий: Все понимают, что «сидеть» долго на кредитной высокомаржинальной модели не получится, но все пытаются из этого «выдоить» максимум. Все понимают, что будущее, так или иначе, за транзакционным бизнесом и смежными услугами, то есть когда ты через транзакционный бизнес начинаешь понимать клиента и предлагать ему услуги в медицине, в образовании и т.д. Но сейчас этот транзакционный бизнес не настолько маржинальный. По факту есть выбор: вот кусок мяса, а вот вегетарианство. Кусок мяса жирный: ешь сейчас, можешь наесться до отвала. Вегетарианство — сначала будешь ходить полуголодный, еще и не очень вкусно. При этом понятно, что если постоянно есть жирное мясо, проживешь не очень долго, а с вегетарианством проживешь дольше. И вот те, кто играют в долгую, понимают, что высокая маржа — это хорошо, но надо параллельно выстраивать сервисы, которые начнут замещать текущие.

Но на самом деле место, где финтех не является уделом хипстеров, модных изданий и т.д., а где он действительно работает — это Южная Африка, знаменитый кейс с сервисом мобильных платежей M-Pesa, который запустил Vodafone. Тяжело изменяться, когда у тебя все хорошо, нет стимула стать еще лучше. А вот когда нет ничего, есть очень сильный стимул сразу перепрыгнуть несколько поколений развития и запрыгнуть в последний вагон.

Взять нашу сотовую связь. В России одна из лучших сетей базовых станций в мире по скорости передачи данных, нагрузки, стоимости передачи данных и т.д. Почему? Потому что мы на этот рынок пришли последними. Я разговаривал с кучей американцев, британцев, французов, немцев из телекома, они говорят: «Мы такое количество денег “закопали” в станции предыдущего поколения, что нам их сейчас надо как-то амортизировать. Мы понимаем, что надо строить уже новые стандарты данных, но мы же те деньги потратили, нам надо из них выжать максимум».

Так и с финтехом — самый большой прорыв случается тогда, когда он приходит в страны, где ничего нет. В Малайзии, в Мьянме с 50 миллионами населения проникновение банковских услуг 5%. При этом по прогнозу на конец этого года проникновение услуг сотовой связи будет 80%. И специалисты начинают говорить, что будущее банковских услуг, что в Мьянме, что в Малайзии и других подобного рода странах, за телекомом или IT-сервисами. То есть финтех там ближе к телекому, чем к банкам.

Игорь Костылев: Это как раз то, о чем говорил Билл Гейтс в своем обращении с месяц назад, заявляя о приоритете развития мобильного банкинга для бедных. Получается их фонд выступает в некотором смысле вашим конкурентом.

Владислав Солодкий: Мы не любим ни с кем соревноваться. Невозможно в 2015 году соревновательно относиться к миру. Есть один большой глобальный мир, и это не игра с нулевой суммой. Если кто-то крутой, это не значит, что ты не крутой. Но если он крут в чем-то, и ты крут в чем-то — приди к нему, поговори, пойми, как он это делает. И ему будет очень интересно узнать, как ты что-то делаешь. Вы объедините ваши усилия и сделаете еще что-то новое вместе.

Вообще ментально очень приятно приезжать в Штаты, в Великобританию, в Сингапур, в Гонконг — нет этой битвы за ресурсы, никто не считает, что если ты умнее него или что-то делаешь лучше, тебя надо замочить. К тебе, наоборот, все приходят и говорят: «Ты вот это знаешь, а я, смотри, знаю вот это». Все очень открыты. «Давай объединим наши ресурсы и начнем зарабатывать вместе».

Основной конкурент для финтеха — это не другой финтех-стартап, не телеком, не какая-то инновационная компания. В мире порядка 90% компаний, которые не инновационны, заскорузлы, ленивы, бюрократичны — вот это конкуренты

Приведу хороший пример. Когда я хотел проинвестировать в мобильный банк Simple и приехал к ним в гости, то Джош, их CEO, стал показывать мне всех сотрудников, знакомить с ними. При желании, у них можно было даже взять номер мобильного телефона. Попробуйте прийти в какой-нибудь банк, и вот так в присутствии предправления обойти всех сотрудников, записать их мобильные телефоны, тебя сразу обвинят в недобросовестной конкуренции. Для меня тогда это было в диковинку, потому что я, все-таки, человек, воспитанный в российском менталитете. А Джош мне говорит: «Ты в меня проинвестируешь не потому, что я что-то крутое сделал вчера. Когда я тебе рассказываю вот так открыто все, что у меня было вчера и есть сегодня, ты понимаешь, что уж лучше я инвестирую в этого парня, потому что, скорее всего, у него в голове будут постоянно появляться такие мысли».

Кто держится за прошлое, тот боится, что он не придумает ничего нового в будущем. И это очень сильный показатель. А взять любого здесь, кто что-то там занял — все, технологию не покажу, людей не покажу, не подходите ко мне.

Надо понимать, что основной конкурент для финтеха — это не другой финтех-стартап, не телеком, не какая-то инновационная компания. В мире порядка 90% компаний, которые не инновационны, заскорузлы, ленивы, бюрократичны — вот это конкуренты. Наше прошлое, несовершенство каких-то процессов — это конкуренты. Когда один инновационный стартапчик начинает «бодаться» с другим инновационным стартапчиком — это глупо.

Игорь Костылев: Но у нас этим часто прикрывают свою бесполезность. «Не знаешь, что сказать про прибыль, говори, что мы сейчас все вместе делаем одно большое дело — боремся за клиента». Складывается ощущение, что есть банкиры, которые «жизнь и пули видели», а есть стартапы, которые просто не могут показать прибыль, поэтому рассказывают про то, что вы делаете одно большое дело.

Владислав Солодкий: Тут сразу три момента. Первый — действительно, много кто что говорит, весь вопрос — кто это подтверждает действием. У моих проектов открытое демо, на которое может прийти любой из моих конкурентов. Если мои конкуренты, помимо того, что они декларирую обеспокоенность за рост рынка, тоже начнут всех приглашать на открытые еженедельные демонстрации достигнутых результатов (чего я пока не вижу), я буду очень рад. Я всегда всех зову на наше «демо», любых людей, которые хотят его посмотреть.

Во-вторых, все зачастую скрывают цифры. Ни один из стартапов, входящих в наш портфель, цифр не скрывает. В LifePay можно прямо сейчас спуститься, там висит экран, на котором в режиме реального времени отображаются все показатели компании. В LifePay можно подойти к любому сотруднику, попросить его контакты. Вот сегодня у нас в гостях, например, был инвестдиректор QIWI.

Третий момент связан с прибылью. Ели посмотреть на компании, которые сейчас стоят дороже всех — Google, Facebook — они все очень долгое время, даже после размещения, были убыточными. Опять-таки, российский менталитет говорит — если нашел нефтяную скважину, быстро пробури, выкачай нефть и куда-нибудь уйди. А там все понимают — если темпы твоего роста настолько велики, не думай о прибыли. Любой инвестбанкир скажет, что стартапы с банками можно сравнивать, только если все эти банки отмотать на такой же период назад и сравнить их рост за этот же период и рост этих стартапов. Можно сравнивать только период к периоду, нельзя сравнивать компанию, которая существует 10 лет, и компанию, которая существует год, это просто противоречит фундаментальному анализу стоимости компании.

Игорь Костылев: Если мы говорим о действительно «подрывных» инновациях, в корне меняющих рынок, это верно. Но, по сути, что мы видим? Большинство наших стартаперов пытаются копировать и слегка улучшать существующую банковскую модель.

Владислав Солодкий: Весь вопрос не в области продуктов, а в области сервиса. Все переходят от продуктов к сервису. Если спросишь Zappos, что самое главное в его бизнес-модели, он скажет, что это не самая дешевая обувь, не самый большой выбор обуви , не самая быстрая доставка. Это самый лучший в мире контакт-центр. Клиент может позвонить с любой проблемой, и его обслужат. Описаны истории, когда человек приехал в Лас-Вегас в первый раз, не мог понять, где заказать ночью пиццу. Он очень хотел есть, а все уже было закрыто, кроме казино. Он позвонил в Zappos, и они говорят: «ОК, давай попробуем решить твою проблему». Я считаю, что фишка, например, «Рокетбанка» в том, что он очень круто общается со своими клиентами, понимает их.

У нас сейчас весь банковский сектор живет в парадигме P&L-модели продуктов. Все компании, вроде Google, Facebook, телеком-операторов, давным-давно живут в парадигме P&L-модели клиента. Все понимают, что это не кто-то появился из космоса, купил продукт и все, а что это живой человек, и он будет меняться. Ему сейчас нужен такой продукт, потом другой, потом третий. Он не будет постоянно спрашивать вас обо всем подряд, но надо максимально показать ему, что его понимают, что вам очень интересно, куда он идет. Вам не интересно уговорить его прямо здесь и сейчас купить как можно больше туфель как можно дороже или взять как можно более дорогой кредит. Наоборот, вы ему говорите: «Ты пока молодой, не дави себя кредитной нагрузкой. Давай посмотрим — может, ты где-то подкопишь, может, сократишь затраты. Через три года ты вырастешь по карьерной лестнице и сможешь позволить себе большую кредитную нагрузку, а еще через пять лет возьмем с тобой ипотеку. А еще у тебя есть родственники, давай снизим нагрузку на переводы и платежи».

Игорь Костылев: Вот вы здесь пытались создать какую-то такую среду, но сейчас переезжаете в Сингапур. Что будет с вашими проектами здесь, в России?

Владислав Солодкий: Здесь есть проекты, которые сами по себе растут нормально, их надо просто подпитывать деньгами. В основном, это LifePay, и есть еще несколько проектов.

Они играют в долгую, поэтому мы для них — это мозги, связи и возможность дистрибутировать свой капитал

Есть проекты, которые тоже растут с точки зрения клиентской базы, но не так хорошо растут с точки зрения монетизации, но при этом мы видим, что у них есть перспектива перейти на зарубежные рынки.

Сейчас мы начинаем объединять между собой какие-то продукты, потому что понимаем: эволюция финтеха приводит к постепенному переходу от «зубных щеток», когда проект умеет делать что-то одно, но лучше всех, к сервисам, которые «женятся» между собой и начинают предоставлять комплексный продукт.

Но при этом, если смотреть наши инвестиции, больше 60% (если считать в деньгах, а не в штуках компаний) проинвестировано за рубежом. Все зарубежные проекты в нашем портфеле, мало того, что растут от раунда к раунду, так еще и деньги мы брали в рублях, а прибыль получаем в долларах и в евро, так что у нас там по всем позициям доходность свыше 100%.

Я развиваюсь не за счет игры с нулевой суммой или какой-то жесткой конкуренции, я развиваюсь за счет того, что я делаю то, что я делаю. Вокруг меня есть отличная команда, которая этим увлечена. Сейчас наше огромное количество усилий, затраченных за два с половиной года, выливается в качество. Огромные фонды, в сотни раз большие, чем мы, приходят и спрашивают наше мнение, пытаются стать нашими партнерами. Недавно одна публичная компания просто нас пыталась купить, вот всё целиком. Очень много давали. Мы долго кусали локти, но в итоге сейчас даже чувствуем себя лучше, отказавшись от сделки, потому что в итоге тот игрок (слава богу, что он не российский), не топнул ногой, не сказал: «Вы плохие, сейчас я вас погублю!», он сказал, наоборот: «Это круто, что вы хотите быть независимыми. Давайте с вами тогда теперь искать возможности, чтобы мы что-то для себя получили, и вы остались независимыми в своей стратегии исследования».

Кстати, пока я летел сюда из Сингапура, получил письмо от офиса их премьер-министра. Они узнали про нашу конференцию «Деньги Будущего» и хотят провести ее там.

Игорь Костылев: То есть не будет больше конференций «Деньги будущего»?

Владислав Солодкий: В России нет. По крайней мере, мы ее больше организовывать не будем. Мы проводили ее в Москве три года подряд, за свой счет привозили лучших спикеров со всего мира, звали весь рынок, но не увидели к ней интереса — ни со стороны банков, ни со стороны государства, ни от бизнеса в целом. В общем, интереса, достаточного для того, чтобы и дальше «подогревать космос», как я это я называю, мы не увидели. А правительство Сингапура, наоборот, говорит: «Вы что, у вас такая крутая конференция, а вы ее собираетесь закрыть? Давайте мы за нее будем платить, а вы ее будете просто организовывать. Нам очень нужна эта конференция, нам не хватает такого рода мероприятий».

Игорь Костылев: А кто же тогда будет финтех в России продвигать?

Владислав Солодкий: Наверное, кто-то будет. Сбербанк, Тинькофф, кто-то еще… А исследования, которые мы публикуем каждый год, и так будут доступны для всех желающих. Правда, теперь только на английском и китайском языках.