Фото: Альберт Тахавиев / Finversia.ru

В студии портала Finversia.ru собрались экономисты и эксперты финансового рынка: Константин Корищенко, завкафедрой фондовых рынков и финансового инжиниринга факультета финансов и банковского дела РАНХиГС; Алексей Ведев, ведущий научный сотрудник Института Гайдара, заведующий лабораторией структурных исследований Института прикладных экономических исследований РАНХиГС; Илья Покаместов, генеральный директор компании «ЮниФактор», доцент Финансового университета при Правительстве РФ; Ярослав Кабаков, заместитель генерального директора ИК «Финам», и Эльман Мехтиев, независимый эксперт. Модерировали круглый стол Павел Самиев, генеральный директор компании «БизнесДром», и Дмитрий Бжезинский, шеф-редактор портала Finversia.ru.

Нефть

В связи с происходящим на нефтяном рынке дискуссия началась именно с обсуждения перспектив «черного золота» и корреляции цены на нефть с состоянием российской экономики. Алексей Ведев сразу предупредил, что никогда не прогнозирует два параметра: цену на нефть и соотношение доллар/евро, хотя и надеется, что падение нефтяных цен не будет столь драматичным. «Я не верю в заявления о том, что корреляция между ценой на нефть и экономическим ростом в России ослабла. Ослабла только в том смысле, что мы не растем, когда растут цены на нефть. Но я убежден, что мы будем падать очень сильно, если котировки резко пойдут вниз. Это один из ключевых рисков для экономики, поскольку 75% российского экспорта — это сырьевой и энергетический экспорт», — отметил Алексей Ведев.

Константин Корищенко подчеркнул, что цена на нефть — не такой важный фактор для России, но только в том случае, если мы говорим о ценах, выраженных в долларах США. По мнению экономиста, если мы хотим понять, какое влияние нефтяные цены оказывают на нашу экономику, то надо оперировать ценами, выраженными в рублях. «Равновесная цена на нефть, устраивающая и Минфин, и экспортеров, составляет около 4 тыс. рублей за баррель. Это означает, что при цене нефти 40 долларов за баррель доллар должен стоить 100 рублей. Поэтому колебания цен на нефть действительно означают очевидную девальвацию и как следствие инфляцию», — объяснил он. При этом Константин Корищенко обратил внимание на то, что несколько лет Россия пыталась демпфировать эту проблему за счет управления курсом рубля. «Это давало осязаемый социальный эффект — поддержание определенного уровня жизни. Как только рубль был отпущен в свободное плавание, были решены проблемы бюджета и наших основных, экспортоориентированных компаний, но взамен мы получили снижение уровня жизни. Поэтому основной вопрос не в том, куда двинутся цены на нефть, а в том, насколько государство может обеспечить снижение негативных эффектов и трансляцию позитивных от этого движения», — подытожил он.

Илья Покаместов не исключил, что происходящее на нефтяном рынке может быть причиной тех или иных действий политиков, которые находятся на службе у экономики. «Ведь все эти торговые войны и санкционные инструменты — это все про то, куда пойдет цена базового актива. Может быть, я гипертрофированно воспринимаю теорию мирового заговора, мирового правительства, но миром правят деньги. Манипулируя ценой базового актива, ты управляешь миром», — предположил он.

Ярослав Кабаков, анализируя причины наблюдаемой сильной волатильности цен на нефть, отметил, что основной ее причиной стали торговые войны между США и Китаем. Эксперт не ожидает скорого разворота цен, подчеркивая, что не только на нефтяном, но и, в целом, на любых рынках и в этом году, и в начале следующего основной тренд — это усиление волатильности. «Приходится приспосабливаться к тому, что, например, S&P500 начинает “ходить” по 2% в день и высокотехнологичный сектор сильно “скачет”. Свою роль играет и ужесточение денежно-кредитной политики со стороны ФРС США», — добавил Ярослав Кабаков.

Санкции

Оценивая влияние санкций на экономику страны, эксперты сошлись на довольно парадоксальной мысли: «если бы санкций не было, их стоило бы выдумать». Так, Константин Корищенко объяснил этот тезис тем, что Россия под предлогом санкций перешла к достаточно жесткой бюджетной и денежно-кредитной политике. «В принципе, с точки зрения макроэкономики это делает Россию только сильнее. Продолжение подобного рода воздействий дает лишь дополнительную аргументацию, например, к необходимости развития военно-промышленного комплекса», — отметил он.

Чему санкции реально препятствуют — это движению капитала. Но это, по словам Константина Корищенко, можно сравнить с тем, как если бы заядлый курильщик попал на необитаемый остров и вынужденно начал вести здоровый образ жизни. «Мы имели достаточно серьезную зависимость от внешнего финансирования до 2014 года. Поэтому, в целом, санкции приносят России больше пользы, чем вреда. Вред они бы нанесли тем странам, которые делают ставку на открытую экономику, на принципы, заложенные в Вашингтонском консенсусе», — объяснил экономист.

Алексей Ведев, тем не менее, подчеркнул, что с точки зрения технологического прогресса санкции действительно эффективны. «Если мы говорим о прямых иностранных инвестициях, которые я считаю одним из главных факторов устойчивого экономического роста, то мы во многом оказываемся отсеченными от них. Это не только деньги — это и корпоративное управление, и технологии, и так далее», — добавил он.

Чему санкции реально препятствуют — это движению капитала

Применительно к банковскому сектору Эльман Мехтиев согласился с тем, что санкции можно использовать во благо. «Не секрет, сколько лет говорилось про то, что нужно для развития рынка приватизировать крупнейшие банки. Причем тогда они не были настолько доминирующими, как сейчас. В одной из недавних дискуссий я услышал от представителя регулятора интересную фразу: “Мы можем гарантировать сохранность только тех банков, которые поддерживаются нами”. Юридически они правы. Ведь формально они контролируют только те банки, которые сами санируют. Поэтому я не вижу проблем для тех банков, которые могут попасть под санкции, но я надеюсь, что потенциальные санкции могут заставить быстрее двигать регулирование финансовых рынков в сторону если не развития конкуренции, то хотя бы в сторону отсутствия дискриминации», — высказал он свое мнение.

Константин Корищенко добавил, что потенциальные санкции на российский госдолг — подарок российской банковской системе, которая получает возможность приобрети качественные активы вместо уходящих иностранцев. «Если наложить санкции на российские госбанки, то это даст им возможность, учитывая форс-мажор, реструктурировать внешние обязательства. Отключение от SWIFT подталкивает к созданию альтернативной системы платежей и так далее. Это больше политическая и пиар-игра, нежели реальное экономическое противостояние», — уверен он. «Больший вред российской экономике принесли не санкции, а контрсанкции», — подытожил Эльман Мехтиев.

Налоги и госрегулирование

Рассуждая о предстоящем с будущего года повышении НДС и введении (в тестовом режиме) налога на самозанятых, Алексей Ведев рассказал, что с его участием в 2016-2017 годах в Центре стратегических разработок обсуждался налоговый маневр как инструмент стимулирования российской экономики к переходу на инвестиционную модель роста. «Одна из идей была в том, чтобы понизить прямые налоги и повысить косвенные. Обсуждалось возможное повышение НДС, акцизов, введение налога с продаж с одновременным снижением налога на прибыль и отчислений в социальные фонды. Но про первую часть сегодня забыли, осталась только вторая», — прокомментировал он. Илья Покаместов добавил, что не понимает, за что должен платить этот налог на самозанятых. «Зачем его платить? Меня и моих родителей государство много раз обманывало в самых разных вещах», — напомнил он.

Тему продолжил Алексей Ведев. По его мнению, последние налоговые инициативы свидетельствуют о том, что решение экономической задачи расти темпами не ниже среднемировых теперь оказывается в руках государства. То есть государство аккумулирует ресурсы и выступает в качестве основного инвестора. При этом существующую бюджетную политику экономист назвал чрезмерно жесткой и абсолютно дестимулирующей. «В ближайшие три года бюджет страны будет профицитным. Уже в этом году мы видим превышение доходов над расходами. Можно долго спорить, насколько это хорошо или плохо, но означает это только одно: государство забирает у экономики больше, чем отдает. Странно сводить бюджет с профицитом в 3% ВВП при экономическом росте на уровне статистической погрешности», — подвел итог Алексей Ведев.

Ярослав Кабаков также отметил нарастающую роль государства, что напомнило ему не очень давнее прошлое. «Мы двигаемся в сторону СССР, плановой экономики и всех тех негативных эффектов, которые ей присущи. Я не вижу драйверов роста. Российский рынок становится очень скучным в плане новых идей и развития секторов. Компании все меньше конкурируют между собой, все больше консолидируются. Мы скатываемся к среднеазиатской модели производства, максимальной консолидации ресурсов в руках государства и усилению бюрократической составляющей», — прокомментировал он, добавив, что, по его мнению, никакого перехода активов из государственных рук в частные не произойдет.

Константин Корищенко также отметил, что более 70% ВВП страны — это все, что связано с госсектором. При этом в планировании (или предсказуемости) экономист ничего плохого не видит. «Но дальше встает вопрос о выполнении этих планов: носят ли они индикативный или обязательный характер? В случае обязательного характера нам необходимо увеличивать число лояльных экономических агентов (читай — госкомпаний), которые будут этим планам следовать. До определенного момента такая политика допустима, но грань находится в том месте, где мы начинаем регулировать цены. Что мы видим на примере цен на бензин? Ручным регулированием мы и цены не удержим, и многих участников рынка с него выдавим. Рыночные механизмы выполняют свою роль. С ними надо обращаться очень аккуратно», — подчеркнул он.

Банковский сектор

Говоря о проблемах банковской системы, Эльман Мехтиев обратил внимание на то, что не всегда продуманные действия регулятора привели к ограничению конкуренции на рынке. В качестве примера эксперт привел принятые в 2013 году поправки в Закон о потребительском кредите и займе, которые ввели ограничение полной стоимости кредита (ПСК). «К чему это привело? К доминированию на рынке госбанков, имеющих доступ к дешевому фондированию. Поскольку не были заложены механизмы ограничения монопольно высокой или монопольно низкой цены. Если на тот момент доля Сбербанка на рынке потребительского кредитования составляла около 30%, то сегодня — более 40%. О развитии конкуренции говорить не приходится, но хотелось бы, чтобы регулирование как минимум не носило дискриминирующего характера. Регуляторы должны слышать рынок», — отметил Эльман Мехтиев.

Алексей Ведев подчеркнул, что одна из основных претензий к Банку России сводится к отсутствию стратегии развития банковской системы. «Общество должно знать, какую банковскую систему мы строим. Может быть, она будет состоять только из двух госбанков? Хорошо. Или это будет трехуровневая система с региональными банками или банками с ограниченной лицензией? Допустим. Но надо это обсудить, с этим согласиться и реализовывать эту стратегию. Однако у нас нет программных документов, содержащих в себе структурные, целевые и иные показатели», — объяснил он.

Одна из основных претензий к Банку России сводится к отсутствию стратегии развития банковской системы

Илья Покаместов высказал довольно смелую мысль о том, что банковская система в ее нынешнем виде «подошла к финишу». «Экономика состоит из людей, а люди очень сильно изменились с точки зрения их экономического поведения и технологических предпочтений. Новым поколениям, может быть, и не нужна будет банковская система. Как и плановая экономика, которая совершенно не подходит для нынешнего общества. Поведение индивида меняет всю экономическую систему и, может быть, поменяет сами законы этой системы», — прокомментировал он.

Его поддержал Константин Корищенко, отметивший, что банковский сектор (и в России, и в мире) находится в финальной стадии своего развития. «Почти любой банковский продукт сегодня может быть предложен IT-компаниями, компаниями фондового рынка, телекомами. И, возможно, он окажется даже дешевле. Пространство для банковского бизнеса сводится просто к держанию лицензии, но сам бизнес себя уже изжил. Банкам не остается места в новой экономической модели. Государство может либо помочь в этом переходе, возглавив его, либо дать возможность рынку перестроиться», — резюмировал экономист.