На фоне замедления глобализации как трансграничного перемещения товаров, капиталов и людей информационный трафик, напротив, продолжает стремительно расти. Остановить этот процесс невозможно чисто технологически; любые попытки это сделать ведут к отставанию и деградации, а также к неизбежным утечкам наиболее ценной информации.

Сегодня борьба между коммерческими компаниями за данные о клиентах идет во многом «поверх» государственных границ, которые для информации давно не являются непроницаемыми. 

Очередные ограничения на «вывоз» данных (теперь аудиторами), по сути, являются продолжением антисанкционной политики, это еще одна стена, которая с 2014 года возводится между Россией и остальным миром. 

Возведение границ для информационного ресурса — естественное следствие представлений о мире как пространстве, территориально разделенном между национальными государствами, ведущими между собой борьбу на выживание. Пик актуальности такого рода представлений давно позади. Однако сегодня они неизбежно влекут за собой мультипликативные негативные эффекты в других областях — технологической, экономической, культурной. 

Россия проводит блестящую политику самоизоляции, опасаясь «заразиться» чем-то нехорошим, но одновременно теряет огромные преимущества, связанные с глобальными рынками. Если рассуждать в терминах экономики, то можно говорить только об ущербе, я не вижу выигрыша от этих решений. 

Невзирая на Brexit

Страны западного мира по-прежнему объединяет гораздо больше, чем разделяет. Никто не ждет проявлений «цифрового суверенитета» от Британии после выхода из ЕС. Общие ценности и профессиональные качества то и дело оказываются важнее государственной принадлежности. Например, Банк Англии, консервативнейший институт, хранящий множество секретов, в течение почти восьми лет с успехом возглавлял канадец Марк Карни. Даже неприятный шпионский скандал, связанный со слежкой США за первыми лицами европейских государств, лишь незначительно омрачил трансатлантические отношения. 

Коррупционное давление возможно, но мы от этого постепенно отвыкаем. В мире открытых данных репутация становится все более важной, никто не хочет рисковать. Кроме того, фронт основного соперничества за технологическое превосходство в западном мире сегодня проходит не столько между государствами, сколько между коммерческими компаниями, которые одновременно борются за влияние с национальными государствами. 

Суверенизация — это мифология 

Если принять за аксиому, что нет отдельно китайских или арабских денег, а есть мировой рынок капитала, то станет очевидно, что международные рейтинги могут не нравиться, но они — стандарт для этого рынка. 

Можно зарыть голову в личную песочницу, играя в «свои» рейтинговые агентства; это дорого, но пока мы не имеем глубокого и ликвидного внутреннего рынка капитала, от этого нет и особых последствий для окружающей действительности. Компании, желающие привлекать средства на мировом рынке, продолжают получать рейтинги ведущих агентств. 

То же и с серверами, и с платежными системами (ПС), и с «национализацией» оборудования и софта. За все эти дорогостоящие игрушки всегда расплачиваются налогоплательщики. 

При этом есть масса стран с собственными национальными ПС (Италия, Германия, Ирландия, Япония и др.), но там они организованы как наиболее простой и дешевый способ проведения расчетов внутри той или иной страны, а не в противовес международным системам, с которыми часто не разделяются, а интегрируются. 

Это элементарная нишевая конкуренция, а не проблема глобального уровня. Наверное, появление отечественной ПС «МИР» имело и положительные эффекты, например привело к усилению конкуренции в данном рыночном сегменте и лишило международных гигантов части бизнеса в России, но окупились ли «стратегические» расходы на ее создание — большой вопрос. 

Последствия решения «Делать, как проще»

Центральный банк — в первую очередь орган монетарной политики, а дальше для выполнения прочих, не всегда схожих с этим функций, можно создавать различные агентства — при ЦБ или в некотором от него отдалении.

Мегарегулирование уместнее в странах, где нет разветвленного финансового рынка: он маленький и несложный или сосредоточен на небольшой территории (пример — Чехия, Ирландия, Казахстан, Сингапур). Бессмысленно создавать под пару национальных страховых компаний и несколько иностранных отдельное специализированное агентство или даже департамент в министерстве для регулирования какого-то вида финансовой деятельности. 

Когда принималось решение о создании российского мегарегулятора, развитие отечественной системы регулирования естественным образом шло в сторону двухпиковой системы: наряду с ЦБ усиливалась Федеральная служба по финансовым рынкам. Но у нас есть тенденция делать, как проще, и в 2012-2013 годах было принято решение все отдать под ЦБ, в первую очередь потому, что это было просто с организационно-финансовой точки зрения. 

Мегарегулирование имеет несомненные плюсы, но главная цель у него одна: чтобы поднадзорные организации не занимались регуляторным арбитражем, убегая от одного регулятора к другому, и чтобы конгломераты, состоящие из банков и других финансовых организаций, не формировали системных рисков. 

Борьба с мультипликацией рисков — основной мотив перехода к мегарегулированию, остальное (финансирование, информационные выигрыши, кадровые преимущества и т.д.) вторично. Но, давайте вспомним печально знаменитое «московское кольцо», или БОМП (аббревиатура из первых букв названий банков: Бинбанк, Промсвязьбанк, Московский кредитный банк, «Открытие». — Ред.), — как раз с главным наш мегарегулятор откровенно не справился! 

Иные пути регулирования

Есть государства, где мегарегулятор существует вне Центрального банка (в частности, скандинавские страны). Ведь вопреки общепринятому заблуждению, большинство ведущих центробанков не обладают даже универсальным мандатом банковского регулирования (Федеральная резервная система США, ЕЦБ, Банк Японии, Банк Швеции и др.). 

Многие страны пошли по иному пути: например, в США финансовым регулированием занимается не менее десятка надзорных органов федерального уровня (Fed, SEC, FINRA, FDIC, GFTC и др.) плюс регуляторы на уровне штатов. В Китае действует традиционная система отраслевого финансового регулирования, когда каждый сектор имеет своего финансового регулятора. Другие государства (Австралия, Нидерланды, Франция, Южная Корея и др.) предпочитают систему «twin peaks» с функциональным разделением регулирования между двумя или более институтами. 

Нам бессмысленно сравнивать себя с Европой, где действует многоступенчатая конструкция, включающая наднациональный элемент и национальные системы регулирования. ЕЦБ лишил национальные банки ряда полномочий, взяв на себя надзор за наиболее крупными и значимыми финансовыми организациями, однако остальные продолжают регулироваться на национальном уровне. Акцент делается на отслеживание трансграничного перемещения капиталов и предотвращение системных рисков. У ЕЦБ нет желания все подгрести под себя и регулировать.

Концентрация без синергии

Централизация функций в российском ЦБ перешла разумные границы; впору думать о разделении этих функций, а не об их дальнейшей концентрации, которая не дает особой синергии, а напротив, формирует дополнительные противоречия. 

Если рассматривать аудиторов, то их регулированием должны в первую очередь заниматься профессиональные СРО, которым надо эти функции делегировать. Но центральные банки повсюду не очень хорошо ладят со СРО. Следствием становится огосударствление СРО, а также их объединение и формирование фактических монополий. В таком случае СРО в лучшем случае становятся площадкой для неравноправных дискуссий рыночных структур с регулятором, а в худшем — его придатком.

Где СРО по большому счету не нужны — так это в банковской сфере. Там другое по своим принципам регулирование, и очень много подводных камней. Например, экономика, поскольку СРО существуют за счет средств их членов. В текущих условиях не факт, что все эти структуры способны выжить, в том числе потому, что они взаимодействуют с одними и теми же чиновниками и «конкуренция» между ними весьма условна. 

Понятно, что удобнее говорить не с тремя представителями рынка, а с одним, поэтому рука так и тянется укрупнять. Смысл саморегулирования при этом теряется: оставшимся немногим игрокам регуляторные функции просто даются «на откуп», подобно налогообложению в Средние века. 

Экосистемы: пока регулировать нечего

Экосистемы — это непонятная история, у которой даже нет пока юридическое определение. Та дефиниция, которую дает в своем специальном докладе ЦБ, правильна с экономической точки зрения, но не с юридической: «…совокупность сервисов, в том числе платформенных решений, объединенных общими ресурсами, включая данные о клиентах, и позволяющих пользователям в рамках единого процесса получать широкий спектр продуктов и услуг»... Думаю, что под это определение можно подвести даже средневековую ярмарку, да и кучу современных институтов. 

У нас есть признанные «экосистемы» — «Сбер», «Тинькофф» и Мэйл.ру, но и они сильно друг от друга отличаются. Даже если рассматривать экосистему «Сбера», я не уверен, что там возникает некое новое качество: ведь все небанковские активы функционируют независимо от банковских, и они на порядки меньше. 

Не уверен, что там что-то нужно регулировать, по крайней мере до тех пор, пока не появятся четкое юридическое определение и экономическое обоснование. 

На Западе идут параллельные процессы, но юридически они и там не оформлены. И там экосистемы пытаются начать регулировать. Ведутся консультации с крупными игроками. Но пока это — как гномы: мы можем начать их регулировать, но мы никогда их не видели и, строго говоря, не можем сказать, кто гномы, а кто — нет. Как здесь провести черту — где экосистема? Это самая большая сложность.