— Гарегин Ашотович, в последний месяц финансовые власти любят повторять тезис о том, что разговоры о кризисе надо прекратить, так как пора уже жить в новой реальности, а не рассуждать о ней. Вы с этим согласны?

— Полностью. Ведь надежды на то, что проблемы в экономике — временные, что потом снова наступят тишь да благодать, беспочвенны. Ситуация намного сложнее, мир в целом стал намного сложнее. Мы живем уже в новую эпоху! Волатильность будет высокой довольно длительное время. И не надо это воспринимать как повод для паники. Это просто новое состояние.
Применительно к российской банковской системе оно характеризуется двумя в чем-то противоречащими друг другу терминами: с одной стороны, некоторая стабильность, с другой — значительная стагнация. Поясню. Борьба Центрального банка за стабильность банковской системы имеет много позитивного. Однако она же приводит к тому, что довольно значительная часть этой системы (даже несмотря на избыток ликвидности в некоторых банках) не кредитует производственный сектор из опасения ухудшения ситуации. А ЦБ все продолжает обеспечивать эту стабильность, предъявляя новые требования, например, по резервам. Но нельзя забывать, что стабильность — не самоцель, а инструмент обеспечения развития. Без него она начинает больше походить на кладбищенское спокойствие.

— Но о каком развитии, во всяком случае, в рыночном понимании этого слова, может идти речь, если в структуре собственности банков 55% активов приходится на государство, а число самих банков снизилось до 993? И при этом над частью оставшихся тоже висит угроза исчезновения. Как можно переубедить ваших оппонентов, которые все продолжают повторять, что у нас очень много банков?

— Хочу им напомнить, что дороговизна банковских услуг свидетельствует о ее дефиците в российской экономике. Число институтов, предоставляющих банковские услуги, например, в США (только вдумайтесь!) более 15 тыс. Да, выводить с рынка недостойных игроков нужно. Но сокращение численности банков не должно быть приоритетом. Кстати, нельзя не обратить внимание на то, что со стороны ЦБ нет агрессивных шагов в сторону сокращения числа банков (хотя этот вопрос в первую очередь входит в сферу именно его компетенции).
У нас в стране маниакальная страсть к укрупнению и централизации, что не позволяет рыночным отношениям достойно развиваться. Эта тенденция прослеживается и в банковской системе. Уже появились проектные документы, которые предполагают повысить минимальный капитал до 1 млрд, а потом и до 3 млрд рублей. По этому поводу даже ревностные сторонники повышения минимального капитала мне недавно говорили, что «это уже явный перебор».

— Укрупнение банковского сектора — это целенаправленная политика?

— Похоже, что да. Дело в том, что удобнее управлять ограниченным количеством субъектов, с которыми быстрее можно договориться, в том числе используя факторы непубличного давления. Так во всех отраслях. Банковская сфера осталась единственной более или менее диверсифицированной. При этом она является еще и социально очень значимой. Банки — это важнейший ресурс, который может дать толчок для развития экономики. Если об этом забыть, то все вообще довольно быстро развалится, чего не хотелось бы.

— Активы банков в 2011 году росли медленнее: 7,8% против 14,8% в 2010 году. Какие еще тренды за последний год наметились в банковской системе России?

— В связи с тем, что потребительский рынок стал активно развиваться, просрочки по физлицам стали сокращаться: с 16,2% в начале 2011 года до 5,1% в конце. А вот задолженность по корпоративным кредитам стала увеличиваться: с минус 2,5% до плюс 10%. Если в 2010 году прирост вкладов был на уровне 31%, то в 2011-м — 20% (в октябре был ощутимый отток).
Стоит также отметить стремительный рост розничного кредитования. Но оно идет в основном за счет вкладов населения, так как у нас по-прежнему — серьезный дефицит длинных пассивов. Это уже стало настоящей хронической болезнью.
Внушает оптимизм тот факт, что в сравнении с другими странами, в России соотношение банковского капитала и активов к ВВП за десятилетие довольно существенно продвинулось. Но по активным операциям мы даже не в первой десятке, а уже пора бы…

— Опросы показывают, что 53% российских предпринимателей хотят эмигрировать. Какую оценку вы дадите бизнес-климату в нашей экономике? Можно ли рассчитывать на рост эффективности бизнеса в 2012 году?

— На резкий рост рассчитывать пока трудно. Судите сами: в международном рейтинге, который оценивал 183 страны, по пункту «возможность начала бизнеса» мы занимаем 111-е место, по возможности ведения бизнеса — 123-е. По получению разрешения на строительство — 178-е. А по подключению к электросетям (в стране, которая одна из первых проводила электрификацию всего и вся!) у нас вообще 183-е — последнее место. И главное, чтоб не было хуже.
Усиление стремления покинуть страну очень удручает — люди не видят перспективы. У них небольшой выбор в этой системе централизации: пойти работать либо в госструктуру, чтобы делать карьеру на непонятных принципах, в том числе на взятках, либо искать другое измерение для жизни — без всякого рода барьеров и ограничений, в том числе и нелегального налогообложения. Необходимо срочно принимать меры и менять климат. Ведь от климата зависит вся система управления, которая непосредственно воздействует на рынки, влияющие на структуру общества. А когда климат многих отторгает, топит, точки роста исчезают.

— Каким вы видите выход из этого сложного положения?

— Думаю, достаточно чуть-чуть изменить отношение к бизнесу, к кредитованию, которое является основным источником поддержки и развития бизнеса. Тогда мы сможем сделать довольно приличный рывок вперед. И мы его сделаем, я надеюсь, потому что все другие возможности роста, кажется, уже исчерпаны. Если страна хочет перейти к реальной рыночной экономике, то в первую очередь акцент надо сделать на обеспечении предпринимательства и всего бизнеса банковскими услугами, а не ставить вопрос о том, сколько нам нужно банков иметь.
И пора, наконец, ответить на вопрос: как при цене на нефть в 58 долларов за баррель в 2003–2008 годах госбюджет был профицитным, а сегодня при 100 с лишним долларов за баррель он вдруг стал дефицитным — этаким российским «чудом». Согласитесь, мы очень быстро привыкли к высоким ценам на нефть, от которых сильно зависим. Я бы сравнил это со своей попыткой проехать на заднем сиденье мотоцикла своего друга. За рулем я управляю процессом, а сидеть сзади означает — быть постоянно в стрессовом состоянии. Поэтому через пять минут я соскочил прямо на ходу, порвав себе брюки и поцарапав ногу. И сказал — нет, так не поеду. Это мысль о том, что нельзя все время ездить на огромной стране, будучи зависимым от монопродукта, особенно если на него не влияешь.

— Много лет назад именно АРБ предложила ввести дифференцированный надзор в банковской сфере. Тот вариант, который обсуждается сейчас на полуофициальном уровне, сильно отличается от вашего?

— Сильно. Наша идея заключалась в том, чтобы более жесткие требования были установлены к тем, кого называют системообразующими. Когда проблемы возникают у кого-то из первой десятки, они имеют совсем другие последствия, чем у банков, допустим, из седьмой сотни. Поэтому вторых надо наоборот — поддерживать, развивать конкуренцию среди небольших банков. Ведь большинство из них несут на местах очень важную, в том числе и социальную функцию. Но боюсь, у нас эта идея, как всегда, будет реализована извращенным образом.

— В кулуарах рассказывают разные истории о том, как происходит выхолащивание идей — вплоть до подмены документов в ночь перед подписанием в правительстве. Не секрет, что основная часть закона о НПС потерялась по дороге к рынку. Вот и ваша идея стала частью этой горе-копилки…

— Тут, скорее, речь идет об интересах тех, кто имеет возможность проведения соответствующих законодательных инициатив. Когда у них есть какая-то мотивация, выбирается какой-нибудь подходящий законопроект, в который и внедряется выгодная им идея. А авторы первоначального замысла остаются, как говорится, не у дел.
Открою маленький секрет: идея о том, что Москву надо сделать международным финансовым центром (МФЦ), впервые была предложена на годовом собрании Московского банковского союза (МБС) в 2007 году. Вектор движения в эту сторону позволил бы столице вырасти и финансово, и инфраструктурно, поднять статус рубля, и начать размещение наших активов на внешних биржах, способствуя развитию российского рынка. Эта идея была подхвачена журналистами, и МБС предложил мэрии провести конференцию «Москва — МФЦ». Но вдруг Минэкономразвития вышло с идеей «Россия — МФЦ». Пришлось объяснять суть идеи: что страна, тем более такая большая, не может быть финансовым центром. Нет же центров под названием «Великобритания» или «США», а есть Нью-Йорк, Лондон, Франкфурт и т.д.
Что касается закона о национальной платежной системе, то АРБ с ЦБ довольно долго работали над законопроектом, который бы ввел регулирование рынка новых платежей. Но в процесс стали вмешиваться лоббисты терминальных сетей, которые к тому времени уже умудрились легализовать свою деятельность. Потом вмешался еще кто-то, а затем еще кто-то…
Но я уверен, что у нас все равно очень много позитивного. Вот мы с вами говорили о желающих эмигрировать. Но в 10 раз увеличилось не только количество выезжающих за рубеж, но и объем современных мультимедийных возможностей. А это говорит о том, что у людей очень быстро открываются глаза. Вхождение в мировое информационное пространство дает возможность сознанию быстро прогрессировать, понять, что имидж (и личный, и твоей компании, банка) — это капитал. Капитал не только в денежном выражении, который может испариться в зависимости от колебаний курса или банкротства. И когда банк, осознав это, принимается менять свою корпоративную политику, стиль управления, клиенты начинают чувствовать себя более комфортно. Отрадно, что термин «краудсорсинг» становится более привычным. Сбербанк на своем 170-летии этому даже целую конференцию посвятил, и это здорово. Приходит понимание, что надо воспринимать общественное мнение. Подтверждение этому — состоявшиеся выборы, которые показали очень интересный результат.
Кстати, опять же нескромно, но тем не менее заявлю, что вопрос о необходимости повышения финансовой грамотности на президиум Госсовета в 2006 году был вынесен по инициативе АРБ. Там впервые было дано поручение президента — обеспечить. Затем предполагалось выделение приличных сумм на эти цели. Правда, когда эту программу запустили, инициаторов, конечно же, не вспомнили. Получается, решение на высшем уровне — это одно. А на среднем уровне действуют уже другие правила, там больше работают сложные законы распределения бюджетных средства. И мало кого интересует — кто инициатор, владеющий вопросом и в научном, и в практическом планах.

— Получается, у банкиров культура финансовая есть, а у тех, кто обеспечивает правоприменительное сопровождение, нет?

— В этом смысле Центробанк является достаточно продвинутой структурой и носителем культуры. У ЦБ наверняка масса недостатков. Но с ними можно вести диалог на языке аргументов, благо во главе там стоят грамотные люди, умеющие разговаривать. Хотя иногда мы спорим до потери пульса друг с другом.

— И такое бывает?

— Конечно. Особенно, когда был жив Козлов (Андрей Козлов, бывший зампред ЦБ РФ. — Прим. «БО»). И с Меликьяном (Геннадий Меликьян, бывший первый зампред ЦБ РФ. — Прим. «БО») тоже спорили. Но это настоящий дружеский конструктивный спор. Бывало, ругались, и такое ощущение возникало, что сейчас рассоримся и разговаривать не будем. А потом снова друг другу улыбались и снова вместе решали вопросы. Кстати, в Финмониторинге — тоже на редкость интеллигентные руководители, с которыми также можно вести диалог. А вот с профильным комитетом Госдумы были проблемы.

— В 2011 году АРБ исполнилось 20 лет. Что отметили, подводя итоги своей деятельности за этот период?

— Ассоциация, безусловно, прошла существенную эволюцию. Были созданы офис финансового омбудсмена, бюро кредитных историй, Финграм-ТВ, институт банковского дела, журнал. При этом в штате всего 55 человек. Многие задачи решаются посредством аутсорсинга.
Отмечу, что нам удалось серьезно изменить информационное поле. Но это, кстати, многих не устраивает. Нас уже начинают воспринимать как госструктуру, позицию которой кому-то хотелось бы сделать управляемой. Но ни у кого язык не повернется сказать, что АРБ ангажирована. Кто-то, может, считает меня авторитарным руководителем, но мне авторитаризм глубоко претит, я — сторонник расширенного публичного диалога. Поэтому наш стол, за которым сидят представители как крупных, так и небольших банков во время обсуждения идей, круглый.

— Как вам удается со всеми общаться именно на их языке?

— В детстве мне приходилось сталкиваться с проблемами многочисленных родственников — старших сестер, двоюродных братьев, теть, дядь и пр. Я очень переживал, видя, как ссорятся люди, которые имеют гораздо больше общих интересов, чем противоречий. Старался найти то, что их объединит, а не разведет по разным углам. Этим же правилом я стал руководствоваться в жизни и в дальнейшем. И постарался, чтобы он лег в основу работы в ассоциации, внутренняя структура которой тоже очень разношерстная. Иногда даже приходится влезать в чужую шкуру, чтоб попытаться понять тех, кто, ненавидя тебя, оппонирует.
С детства мне запала в душу фраза Вольтера: «Мне ненавистно ваше мнение, но я готов отдать жизнь для того, чтобы вы имели право его высказывать». Потому что как только я лишу вас этой возможности, высочайшая вероятность того, что завтра лишат этой возможности меня.