Бесспорный, казалось бы, тезис добавил остроты той дискуссии, которая ведется уже много лет. Одна часть научного и делового сообщества, назовем ее консервативной, считает, что «закрома» российских НИИ битком набиты потрясающими идеями и разработками, но в силу разных причин (плохие законы, безденежье, вялая позиция властей) гениальные открытия не внедряются, а пылятся в архивах. Другая, более молодая и активная бизнес-популяция полностью солидарна с известным персонажем из Простоквашино, который сокрушался, что «деньги у нас есть — у нас ума нет». То есть на старых достижениях далеко не уедешь, а новых перспективных научных разработок у нас маловато.

Можно предположить, что истина как всегда посередине. К счастью, кое-какие деньги в стране уже есть. И наука, в том числе прикладная, все еще на высоте. Но, увы, нет инфраструктуры, которая обеспечивала бы научные и инженерные умы деньгами, а инвесторов — перспективными и сулящими прибыль разработками.

В поисках велосипеда

Ничего удивительного в отсутствии такой инфраструктуры нет. В том, что касается бизнес-механизмов, России приходится догонять так называемые развитые страны. Существующая мировая практика финансирования прикладных исследований, научных разработок и внедренческих решений, то есть всего инновационного процесса в целом, складывалась более 30 лет. Причем на базе успешной капиталистической экономики, а не постсоциалистической разрухи.

Чтобы не изобретать велосипед и иметь представление о предстоящем пути, есть смысл посмотреть на организационную схему бизнес-внедрения инноваций, действующую уже не только на Западе, но и на динамично развивающемся Востоке.

Инновационный бум в мире начался с того, что в конце 70-х годов в ряде стран было принято законодательство, предоставляющее право собственности на результат интеллектуального труда разработчику, а не государству, финансирующему исследования. В те годы по обе стороны «железного занавеса» науку, особенно фундаметальную, содержал госбюджет. Заокеанские чиновники, так же как сегодня отечественные, не могли представить, что созданный на государственные деньги научный продукт можно просто так, бесплатно, отдать разработчику — университету или научному центру. Но именно этот волевой шаг стал началом инновационного бума. Частный капитал и менеджмент практически всегда эффективнее государственного, но им не хватало именно этих гарантий — прав собственности.

Постепенно сформировалась инновационная структура, система «технологических коридоров», действующая с некоторыми различиями во многих странах. Во главе угла стоит фундаментальная наука. Ее небожителям коммерческий закон не писан, бизнес к ней, как правило, напрямую доступа не имеет. Фундаментальные исследования финансируются из средств бюджетов и различных фондов. Прикладная наука (то, что в России принято называть отраслевой) оплачивается государством уже частично и тем меньше, чем ближе разработка к внедрению. При различных исследовательских центрах, университетах сразу после передачи разработчикам прав на интеллектуальную собственность были созданы технопарки, где автор или коллектив авторов могут открыть маленькую фирму и, пользуясь имуществом технопарка, дорабатывать свою идею, приводить ее в коммерчески привлекательный вид. С такими «посевными» фирмами работают специалисты технопарка, маркетологи. На стадии опытного образца государство уже практически не участвует в проекте своими финансами. Бремя финансирования берет на себя частный инвестор, капиталист, заинтересовавшийся идеей. Он же принимает все связанные с проектом риски.

Хищные инвесторы

Риски необычайно велики: каждый инвестор помнит о том, что только одна из ста идей имеет хоть какую-то коммерческую перспективу и лишь одна из тысячи «выстреливает», принося заметную прибыль. С такой статистикой мало какая отрасль могла претендовать бы на инвестирование. Но зато если отдача при коммерциализации технологий достигается, то она порой бывает совершенно фантастической. Например, фирма Sequoia Capital вложила 2 млн долларов в становление Yahoo!, одну из самых популярных сегодня поисковых систем для интернет. Стоимость ее доли в этой компании возросла до 4,4 млрд долларов, то есть капиталовложения окупились в 2200 раз. А компания Lucent Technologies (Bell Labs), напротив, «прозевала» изобретение своего сотрудника Вильяма Шоклея, который использовал идею транзисторов для создания собственного бизнеса. Он теперь называется Intel.

Примерам прозорливости и недальновидности в инновационной сфере нет числа. Кто такой Билл Гейтс, если не суперудачливый инноватор. Но речь идет не только о компьютерных технологиях. Появляющиеся раз в полгода новые модели мобильных телефонов, картофель, устойчивый к болезням и вредителям, клей, не уступающий по прочности бетону, защитные покрытия толщиной в доли микрона — любой современный товар имеет право называться наукоемким и инновационным, а значит, кто-то вложил деньги не только в его производство, но и предшествовавшие научные и конструкторские работы.

В наиболее развитых странах вклад научно-технического прогресса в прирост валового внутреннего продукта составляет от 75 до 100%. Как не вспомнить о насущной задаче удвоения российского ВВП за 7 лет.

Впрочем, инновационные механизмы на одних декларациях не построишь, и традиционные финансовые методики в чистом виде для внедренческого бизнеса не применимы. Инвесторы уравновешивают высокие инвестиционные риски «грабительскими» условиями. Молодая фирма, из всех активов имеющая за душой только незавершенную разработку, может рассчитывать получить средства на завершение работы и внедрение результата своих трудов в производство только в виде прямых инвестиций. Такой вид финансирования получил название венчурного. Капиталист забирает себе блокирующий, а чаще контрольный пакет акций. При этом инвестор осуществляет оперативное управление, занимается маркетингом и прочими хозяйственными вопросами. Если компания развивается успешно, ее продукт востребован, соответственно растут капитализация и стоимость акций. Инвестор фиксирует прибыль, продавая свой пакет на IPO или, что в последние годы происходит все чаще, какому-либо «профильному» концерну с развитой исследовательской базой. Причем прибыль не всегда исчисляется тысячами процентов. Вполне приемлемым считается уровень 30—70%. Выполнив свою высокодоходную миссию, венчурный инвестор отправляется на поиски нового проекта.

Родные палестины

И чиновники, и потенциальные инвесторы в России указывают на то, что механически копировать зарубежный опыт невозможно. Во-первых, он довольно разнообразный с точки зрения деталей законодательства и деловой практики, хотя общая практика похожа: наука — технопарк — венчур. Во-вторых, нам приходится в срочном порядке выращивать сразу все звенья цепочки (в том числе и законодательство) и они традиционно плохо стыкуются. Взять хотя бы передачу прав интеллектуальной собственности. Сегодня этот момент регулируется постановлением правительства, которое не отменяет напрямую прав государства, но позволяет передать их разработчику, записав это в госконтракте на конкретные исследования. А составляет контракт конкретный чиновник. Куда он будет смотреть при этом — в закон или в постановление правительства, и сколько стоит изменение его взгляда?

В такой ситуации формирование достаточного и постоянно пополняющегося «пула» разработок, готовых к коммерциализации, маловероятно. Хотя справедливости ради надо сказать, что государство медленно, но верно готовит для этого почву. Новый патентный закон эксперты признают вполне прогрессивным. Кроме того, при некоторых институтах, даже региональных отделениях Академии наук открываются технопарки, инновационно-технологические центры, где зреют зародыши будущих инновационных фирм. Государственные фонды, например Российский фонд фундаментальных исследований и Фонд поддержки малых предприятий в научно-технической сфере, осознанно идут в «посевную» стадию, выделяя значительную часть своих средств компаниям, находящимся на очень ранней стадии исследований. Хочется верить, что их усилия принесут плоды и любой финансист сможет найти выгодное предложение на прозрачном и отрегулированном инновационном рынке.

Пионеры жанра

Пока успешным бизнесом на инновациях могут похвастать немногие. Наверное, их секрет в универсальности, виртуозном владении законодательством и недюжинной предпринимательской хватке. В качестве примера можно обратиться к Российскому инновационному консорциуму (РИК) «Ведущая группа». Консорциум не является юридическим лицом, однако связывает партнерскими отношениями по коммерциализации российских технологий порядка 50 компаний из России, СНГ и даже дальнего зарубежья. Лидеры консорциума вышли из научной среды и не порвали с ней отношения, но сегодня поиск перспективных проектов не настолько зависит от научных связей: на сайте РИК организован автоматизированный прием заявок и инвестору есть из чего выбирать.

«Ведущую группу» сложно отнести к какой-то узкой категории. Это не венчурный инвестор в чистом виде, хотя члены консорциума иногда покупают интересующие их патенты для внедрения. «Ведущая группа» работает с авторами на любой стадии готовности проекта — иногда к ним приходят с голой идеей, а венчурный инвестор рискует деньгами только тогда, когда создан опытный образец, не раньше. При этом консорциум оказывает полный цикл услуг по коммерциализации: проверяет грамотность патентования, если нужно — расширяет действие патента на другие страны. Изучает рынки, находит инвестора, берет кредиты или вкладывает собственные средства, возит проекты по специализированным выставкам. То есть консорциум является одновременно и консультантом, и посредником, и инвестором. Его комиссионные составляют около 16% по договору о коммерциализации технологии и этого, судя по всему, хватает для поступательного развития весьма специфического бизнеса.

В работе у консорциума постоянно находится несколько десятков проектов в сфере медицины, диагностики, источников энергии, малой авиации, новых материалов и т.д. Согласно внутренней статистике «Ведущей группы», если из шести проектов сработают хотя бы 2—3, окупаются все инвестиции и потому чем больше объектов вложений, тем меньше риски. Об оборотах консорциума можно судить хотя бы потому, что лицензия на препарат «Тимоген» была продана им в США за сумму, превышающую 6 млн долларов. И это не предел. Суммы контрактов, привезенных с одной только зарубежной выставки, исчисляются десятками миллионов долларов. По признанию менеджеров «Ведущей группы», в медицине и биотехнологиях отдача достигает 10 тыс. процентов! Российские разработки по-прежнему ценятся высоко — если есть кому доставить их на рынок.

Банки не рискуют

Организаций, подобных «Ведущей группе», в России около двух десятков. Для сравнения: в США количество инновационных консультантов и венчурных инвесторов превышает 5 тысяч. Венчурные инвесторы за рубежом часто представлены в виде фондов, в которые вносят свои средства как частные инвесторы, так и корпоративные: пенсионные фонды, страховщики и банки. Ничего подобного в родном отечестве, конечно, не наблюдается. Во всех перечисленных финансовых институтах существуют свои ограничения по инвестированию. Кроме того, у нас просто нет венчурных фондов в чистом виде.

Сегодня в стране реально действует около 30 так называемых венчурных фондов с цветистыми названиями на английском языке. В подавляющем большинстве они были созданы более 10 лет назад на деньги иностранных правительств и организаций, в основном тех же США и Европейского банка реконструкции и развития. Вопреки своему предназначению — финансировать и развивать рискованные высокотехнологичные проекты — новорожденные фонды принялись активно скупать недооцененные в процессе российской приватизации активы во вполне традиционных отраслях экономики. Последнее время промышленность на подъеме, капитализация предприятий растет, происходит их переоценка с точки зрения реальной стоимости. В общем «венчурный десант» был небезуспешным. Только к российским науке и инноватике это не имеет никакого отношения.

Очевидно, нашим банкам придется проложить в этой области свой собственный путь: с учетом мирового опыта и местных реалий. Имена первопроходцев известны. «Альфа-Групп» в этом году объявил о создании своей венчурной компании «Русские технологии». Компания должна будет инвестировать порядка 20 млн долларов в 15—20 фирм, работающих в сфере биотехнологий, нанотехнологий, новых материалов. Если результаты окажутся удовлетворительными, финансирование может быть увеличено.

История эта наделала много шума, говорили о том, что вот он — прорыв. Но эксперты высказывались гораздо сдержаннее. Все-таки «Альфа-Групп» состоит не из одного только банка и этот консорциум всегда стремился к расширению бизнеса в разных отраслях. Специалисты говорят о дефиците инвестиционно привлекательных проектов, об отсутствии «питательной среды» для них, о сложности экспертизы. Менеджмент «Русских технологий» добавил свои комментарии по поводу того, что руководство компаний, претендующих на инвестиции, слишком высоко оценивает свои идеи, мало разбираясь в рынке и приходя в ужас от необходимости поделиться собственностью. В общем пропасть между разработчиками и инвесторами по-прежнему велика.

Тем не менее «Русские технологии» появились, а ряд косвенных признаков свидетельствует о том, что в банках идет напряженная работа по оценке привлекательности инновационного сектора и подготовка к работе с ним. Например, все больше банковских специалистов, руководителей кредитных, аналитических, инвестиционных отделов приходят на специализированные курсы инновационного менеджмента. И самих учебных программ становится все больше. Если раньше основными клиентами таких учебных центров были сами разработчики, ученые, то сегодня главная их аудитория — инвесторы всех мастей.

Финансисты объективно должны исчерпать набор высокодоходных и малорисковых инструментов и тогда им не отвертеться — придется заняться внедрением инноваций.