Снижение глобальных темпов роста сделает уязвимыми экономики стран — глобальных экспортеров ресурсов, в том числе и РФ. Кроме рисков по торговому балансу, надо учитывать и необходимость в большей степени ориентироваться на внутренние источники финансирования. А это, в свою очередь, потребует повышения требований к финансовой системе, к уровню инфляции, который должен обеспечить механизм наращивания внутренних сбережений. Мир ожидает очень высокая волатильность всех рынков — товарных, фондовых, валютных. Причем ее будет трудно рассчитывать, так как она не будет носить цикличный характер. Что это означает для России? Дополнительные риски с точки зрения состояния сальдо торгового баланса и получения дополнительных бюджетных доходов. В этой связи я хочу прокомментировать предложение об увеличении расходов госбюджета на 2% ВВП в год. Мне было бы очень удобно, если бы бюджет занимал каждый год на 2% ВВП больше. У меня бы не болела голова с разными мерами предоставления ликвидности. Мы бы работали четко, по правилам, как работает ЕЦБ. Технически нам было бы легко. А вот экономике, боюсь, было бы сложнее. При тех темпах роста кредитования, которые мы рассматриваем как оптимальные на ближайшие время (порядка 20% в номинальных, 13–14% — в реальных значениях) это означало бы, что из прироста кредитного портфеля в 5 трлн рублей придется отщипнуть те 2% (то есть триллион с лишним), которые должны будут с балансов банков потрачены на гособязательства. А значит, возникнет масса серьезных последствий для всей кредитной системы, ставки, скорее всего, будут двигаться вверх. Поэтому нужно быть чрезвычайно осторожными.
Сейчас глобальное сообщество регуляторов говорит о том, что нужно создавать проверенные системы оценки рисков. Центральные банки, правительства и крупные консервативные инвесторы должны меньше смотреть на различные рейтинги, а больше сами оценивать риски. Что получается? На балансах банков будут обязательства, которые мы считаем качественными, а их высокое качество означает низкую доходность. То есть операционный доход банка должен снижаться. Но при этом надо быть состоятельными коммерческими кредитными учреждениями, чтобы показывать инвесторам положительную информацию. Видимо, мы все-таки должны вступить в полосу серьезного укрупнения финансового бизнеса в целом и банковского в частности. Это не означает, что мы должны снова повысить пороговые требования. Думаю, что бизнес сам будет делать шаги к серьезной консолидации. Серьезная консолидация — это экономия издержек и возможность предоставить клиентам набор услуг такого качества, который они могут получить у глобальных кредитных организаций. Потому что трансграничная конкуренция банков, финансовых компаний — это реальность. У нас свободное движение капитала, мы не собираемся вводить ни административных, ни экономических ограничений. Значит, эту конкуренцию надо выигрывать. Это, в свою очередь, потребует изменения качества надзора (к слову, мы уже отходим от камеральных проверок). Еще одним элементом новой макроэкономической реальности для России, с моей точки зрения, будет являться то, что Банк России теперь будет предоставлять не отрицательный, а положительный кредит банковской системе. Это означает, что мы будем в больших объемах рефинансировать деятельность банков. В этой связи у нас есть определенный аспект в наших взаимоотношениях с Минфином. Я считаю, что в прошлом году министерство очень много присутствовало на денежном рынке, во многом выполняя за нас нашу работу. Спасибо, коллеги, но все-таки 1 трлн 100 млрд вложений Минфина в депозиты коммерческих банков — это слишком много. И мы бы хотели, наверное, вместе с коллегами плавно эту величину снижать.

По итогам выступления на форуме «Россия и мир: 2012–2020», прошедшем 18–21 января в Москве