Финансовая сфера

Субсидиарная ответственность как способ ведения корпоративной войны 

(Определение СКЭС ВС РФ от 28.09.2020 № 310-ЭС20-7837 по делу № А23-6235/2015) 

Участниками ООО «Егорье» (должник) являются Кузин С.А. (51%), Кругляков А.И. (17%), Кузин Н.С. и Копенкин А.К. (по 8,5%). Оставшиеся 15% принадлежат самому должнику. 

В рамках дела о банкротстве должника один из кредиторов компании — Кругляков А.И. — подал заявление о привлечении Кузиных к субсидиарной ответственности. Стоит отметить, что, хоть участник и кредитор имеют одинаковые инициалы (Кругляков А.И.), это два разных человека (Антон и Алексей). В качестве оснований для привлечения Кузиных к субсидиарной ответственности истец указал неисполнение директором обязанности по подаче заявления о банкротстве и доведение Кузиными должника до состояния банкротства. 

Суды трех инстанций поддержали истца и удовлетворили исковые требования. Однако Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда РФ принятые по делу судебные акты отменила и направила дело на новое рассмотрение. 

Примечательным в данном деле является наличие корпоративного конфликта между двумя основными владельцами — семьей Кузиных и семьей Кругляковых. Ответчики (Кузины) указывали, что большая часть реестра требований кредиторов состоит из требований самих участников должника и аффилированных с ними лиц. Независимым кредиторам принадлежит всего лишь около 3% реестра. 

ВС РФ указал, что если указанные обстоятельства соответствуют действительности, то истец фактически пытается разрешить корпоративный конфликт посредством использования механизмов банкротного, а не корпоративного права. Такое поведение ВС РФ признал недопустимым ввиду следующих обстоятельств. 

Иск о привлечении к субсидиарной ответственности является групповым косвенным иском, который обладает несколькими признаками: 

1. правом на подачу такого иска обладают не все, а только лица, предусмотренные законом; 
2. иск направлен на защиту интересов группы лиц — кредиторов должника; 
3. защита интересов группы лиц осуществляется путем компенсации контролирующими должника лицами последствий их негативных действий по доведению должника до банкротства. 

Из этого следует, что при предъявлении иска о привлечении к субсидиарной ответственности интересы кредиторов противопоставляются интересам контролирующих должника лиц. Иными словами, право на предъявление такого иска возникает только тогда, когда в результате действий контролирующих лиц кредиторы лишаются возможности получить то, на что они справедливо рассчитывали. 

Из этого ВС РФ делает вывод о том, что право на иск о привлечении к субсидиарной ответственности априори не может принадлежать участникам должника и аффилированным с ними лицам, поскольку последние наряду с иными контролирующими лицами участвуют в управлении компанией, т.е. так или иначе причастны к тем действиям, которые привели компанию к банкротству. 

На первый взгляд, возникает вопрос: почему миноритарный участник, который фактически не мог оказать никакого влияния на управление компанией, не вправе требовать привлечения мажоритарных участников (и иных контролирующих лиц) к субсидиарной ответственности? 

Ответ кроется в несовершенстве действующего законодательства. Иск о привлечении к субсидиарной ответственности по своей сути сводится к возмещению кредиторам вреда, причиненного недобросовестными действиями контролирующих лиц. И в этом смысле можно было бы обойтись общими нормами гражданского законодательства об ответственности за причинение вреда и нормами об ответственности участников и руководителей компании (ст. 1064 и 53.1 ГК РФ). ВС РФ неоднократно указывал, что к искам о привлечении к субсидиарной ответственности должны применяться общие нормы об обязательствах вследствие причинения вреда (см., например, п. 2 Постановления Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 53, Определение СКЭС ВС РФ от 23.12.2019 по делу № А40-131425/2016). 

Но так сложилось, что в России иски о причинении вреда хорошо работают только при заливе соседом квартиры и повреждении автомобиля в ДТП. Именно поэтому под каждую более или менее стандартную ситуацию в нашем законодательстве имеется специальный иск о возмещении вреда. Закон о банкротстве не стал исключением — в него включили такую конструкцию, как иск о привлечении к субсидиарной ответственности. Несмотря на то что данный иск является иском о возмещении вреда, он имеет свои особенности (групповой, косвенный и пр., о чем уже упоминалось), и именно поэтому миноритарный участник не может обладать правом на привлечение контролирующих лиц к субсидиарной ответственности — он и сам является контролирующим лицом. 

Но это не значит, что такой миноритарный участник остался без защиты и его интересами можно пренебречь, — он по-прежнему может воспользоваться всеми средствами защиты, которые есть в корпоративном праве. Об этом прямо говорит ВС РФ в рассматриваемом определении. Правда, все эти средства по своей сути являются обычным иском о возмещении вреда, но со своими особенностями. Именно поэтому в идеальном мире можно было бы обойтись только нормами об ответственности за причинение вреда, а не создавать каждый раз некие специальные иски, но наше законодательство пошло по другому пути. 

Примечателен еще один вывод, сделанный ВС РФ в данном деле. 

Одним из оснований для удовлетворения иска нижестоящими судами стал вывод о том, что директор должника не исполнил обязанность по подаче заявления о признании должника банкротом. Такая обязанность возникает у директора при наступлении признаков неплатежеспособности компании. Директор должен подать заявление в суд в течение одного месяца с того момента, как ему должно было стать известно о признаках неплатежеспособности. То есть для привлечения директора к субсидиарной ответственности по данному основанию необходимо установить дату, в течение которой должник стал отвечать признакам неплатежеспособности. В данном деле суды назначили экспертизу и опирались на ее результаты. 

Но ВС РФ указал, что такая категория, как неплатежеспособность, является юридической категорией, а потому не может быть предметом экспертизы. Предметом же экспертизы может быть финансовое состояние должника. 

Трудно не согласиться с данной позицией — действительно, вопросы права не могут быть предметом экспертизы. Но вряд ли можно поддержать такой подход в рассматриваемом случае, поскольку неплатежеспособность компании и ее финансовое состояние — обстоятельства, связанные друг с другом, и это приведет только к усложнению формулировок вопросов, поставленных перед экспертом. 

Дело Минбанка как ящик Пандоры 

(Решение Арбитражного суда г. Москвы от 04.09.2020 по делу № А40-14903/2020) 

В связи с установлением признаков неустойчивого финансового положения ПАО «Московский индустриальный банк» (далее — Минбанк или Банк) 21 января 2019 года Банк России утвердил план своего участия в осуществлении мер по предупреждению банкротства Банка. Данный план предусматривал докапитализацию Банка и предоставление ему средств на поддержание ликвидности. 

В дальнейшем Приказом Банка России от 01.03.2019 № ОД-435 уставный капитал Минбанка был уменьшен до 1 рубля. 

Банк России в рамках осуществления докапитализации Минбанка стал владельцем свыше 99,9% обыкновенных акций Минбанка. 

Минбанку из средств Фонда консолидации банковского сектора совокупно было предоставлено 168,6 млрд рублей, из них на докапитализацию — 128,7 млрд рублей и на поддержание ликвидности в краткосрочном периоде — 39,9 млрд рублей. 

Таким образом, в отношении Минбанка была начата процедура предупреждения банкротства — санация. 

Через год Минбанк в лице Банка России обратился в Арбитражный суд г. Москвы с исковым заявлением о взыскании с членов правления и президента Минбанка убытков в размере 198 млрд рублей. 

Суду потребовалось всего три судебных заседания, чтобы рассмотреть дело и удовлетворить иск в полном объеме. Для сравнения похожее дело Промсвязьбанка, возбужденное в декабре 2018 года, не рассмотрено до сих пор. 

Но дело Минбанка примечательно не этим. Сразу оговоримся — решение суда первой инстанции еще не вступило в законную силу и, возможно, будет скорректировано вышестоящими инстанциями, поэтому все сказанное ниже — не более чем предварительные выводы. 

Правовым основанием для взыскания убытков с менеджмента Минбанка послужили положения п. 5 ст. 189.23 Закона о банкротстве. 

Если опустить рассуждения о справедливости данной нормы в свете того, что Банк России сам принимает решение, кого подвергать санации, а ответственность за это решение по упрощенной процедуре возлагается на менеджмент санируемого банка, то необходимо отметить следующее. На первый взгляд, нет ничего революционного в положениях п. 5 ст. 189.23 Закона о банкротстве — если менеджмент банка ведет себя плохо (норма говорит об убытках, причиненных виновными действиями), то он должен за это отвечать. На наличие виновных действий ссылался и сам истец. 

Но революционность данной норме придала судебная практика. Арбитражный суд г. Москвы в рассматриваемом решенииуказывает:  

«Необходимо отметить, что привлечение к ответственности контролировавших Банк лиц исходя из конструкции нормы п. 5 ст. 189.23 Закона о банкротстве в части взыскания убытков Банка в виде расходов Банка России не связано с приведением в качестве оснований для привлечения к такой ответственности конкретных сделок (в рамках общегражданских подходов), поскольку является самостоятельным основанием для взыскания убытков. Иной подход приводил бы к смешению категорий “убытки Банка”, возникшие в силу заключения тех или иных сделок, и “расходы Банка России”, связанные с покрытием отрицательного результата деятельности Банка в рамках осуществления мер по предупреждению банкротства, вызванного ненадлежащим управлением со стороны лиц, контролировавших Банк. 

При этом возможность привлечения к ответственности лиц, контролировавших кредитную организацию, обусловлена их бездействием, выразившимся в ненадлежащем управлении кредитной организацией, что, в свою очередь, привело к возникновению признаков неустойчивого финансового положения и созданию угрозы интересам ее кредиторов и вкладчиков, и как следствие к необходимости осуществления мер по предупреждению банкротства». 

Суд разделяет такие понятия как «убытки Банка» и «расходы Банка России на санацию». Сложно не согласиться с тем, что это действительно разные вещи, но проблема состоит в том, что и то, и другое является следствием одних и тех же действий менеджмента банка. Если руководство Банка выводит активы (например, путем выдачи подконтрольным лицам невозвратных займов, продажи активов по заниженной цене или приобретения неликвидных активов по завышенной цене), то у Банка, очевидно, возникают убытки. Те же самые действия могут привести к принятию Банком России решения о санации и как следствие к расходам «связанным с покрытием отрицательного результата деятельности Банка в рамках осуществления мер по предупреждению банкротства».  

Фактически в рамках настоящего дела предлагается наказывать менеджмент Банка за одни и те же действия дважды — один раз по общим правилам о субсидиарной ответственности («убытки Банка» в терминологии суда), второй раз посредством взыскания убытков на основании п. 5 ст. 189.23 Закона о банкротстве («расходы Банка России» в терминологии суда). 

На это, конечно, можно возразить, что не всегда санация банка связана с выводом активов, в связи с чем двойной ответственности нет. Можно легко представить себе ситуацию, когда банком управляли неопытные люди, которые вели себя очень добросовестно и ответственно, но у них все равно ничего не получилось — банк обанкротился. Но в таком случае не может быть ответственности по п. 5 ст. 189.23 Закона о банкротстве, поскольку в данной норме речь идет о виновных действиях. 

Потенциально можно представить и другую ситуацию. Из текста рассматриваемого решения видно, что суд мотивировал взыскание убытков в том числе тем, что на протяжении длительного времени (с 2015 года) Банком России выдавались предписания Минбанку об устранении нарушений банковского законодательства. В то же время руководство Минбанка не предприняло никаких действий по исполнению данных предписаний и не устранило нарушения. В этом суд усмотрел виновное бездействие менеджмента, которое в итоге привело к санации. 

То есть возможно, что менеджмент нарушает банковское законодательство (при этом нарушения никак не связаны с выводом активов или иными недобросовестными действиями) и не устраняет эти нарушения (не исполняет предписания Банка России), в связи с чем такой менеджмент уже перестает быть добросовестным. Но такая ситуация маловероятна, если не сказать фантастическая. История банковского сектора в России показывает, что если банк подвергается санации или впадает в состояние банкротства, то в этом велика заслуга недобросовестных управленцев. 

Вернемся к делу Минбанка: он выдавал кредиты заемщикам, которым не следовало бы выдавать кредиты, и не создавал резервы в надлежащем количестве. В каких случаях обычно так происходит? Когда кредиты выдаются аффилированным (в широком смысле) лицам (вряд ли можно представить банкира, который регулярно выдает кредиты плохим неаффилированным заемщикам). То есть в данном деле фактически речь идет о выводе активов, что возвращает нас к первоначальному тезису о двойной ответственности.  

Надеемся, что вышестоящие суды внесут ясность в этот вопрос и исправят очевидный недостаток мотивировки суда первой инстанции. 

Резюме 

Анализ описанных дел позволяет сделать следующие важные для дальнейшего применения субсидиарной ответственности выводы: 

1. Иск о привлечении к субсидиарной ответственности не может быть инструментом разрешения корпоративного конфликта. а это значит, что контролирующие должника и аффилированные с ними лица не могут предъявить требование о привлечении к субсидиарной ответственности. 
2. Вопрос о неплатежеспособности должника не может быть отдан на откуп экспертизе, поскольку это вопрос о праве. Хотите доказать, что компания являлась неплатежеспособной на определенную дату, тогда ставьте перед экспертом вопрос о финансовом состоянии компании. 
3. Менеджмент санируемого банка не должен дважды привлекаться к ответственности за одни и те же действия.