И только фемина с завязанными глазами, с подвижными чашками весов точно знает исход этой духовной брани. А еще тот, кто готовится виртуозно выиграть этот бой с тенью.

Но иногда чаши этих аналитических весов, не согласуясь, застывают в воздухе. И для того чтобы выйти из-под «общего наркоза» ситуации, необходим бодрствующий арбитр…

Информационным поводом нашей беседы с адвокатом, управляющим партнером московской юридической фирмы «ЭЛКО профи» Еленой Козиной стало начало ее работы над созданием «пилота» авторской передачи на телеканале EuroNews Russia, где она в качестве эксперта-модератора уравновесит, наконец, pro et contra. А также приоткроет завесу первых «синопсисов» эфиров и весьма нескучно расскажет о резонансных кейсах своей адвокатской практики.

— Елена Александровна, за последние годы вслед за ЦБ РФ «лечить» банки не пытался только ленивый. Есть ли в вашей адвокатской практике прецедент: матч-поинт, в ходе которого практически удалось «отбить» банк от санации?

— Начну c наиболее резонансного, на мой взгляд, дела, несколько удаленного по времени от сегодняшнего дня, но тем не менее актуального. Расскажу об опыте оспаривания отзыва лицензии у банка, где мы померились силами с самим Центральным банком России. Забегая вперед, отмечу как summary, что занятие это не имеет перспектив, хотя такой способ защиты и предусмотрен законом. Ибо любой прецедент, идущий вразрез с волей мегарегулятора, ставит под сомнение саму легитимность решений этого носителя «истины в последней инстанции».

Но, несмотря на предсказуемый исход дела, наш доверитель приобрел некий результат, а мы — впечатляющую практику. Практически мы добились восстановления юридической справедливости не как философского понятия, а по существу дела и встали на пороге реальной возможности выдачи новой, «чистой» лицензии банку. Но, обо всем по порядку.

— Бодался теленок с дубом?

— Да, практически это так. На входе в этот процесс мы понимали, что изначально имеем патовую ситуацию. Это был 2015 год, начало первой волны активности отзыва банковских лицензий ЦБ РФ, когда с шагом две-три лицензии в неделю мега-регулятор, как чистильщик леса, хирургическим путем уверенно приступил к масштабному оздоровлению густонаселенной «лесополосы» финансового сектора. Под эту волну и попал наш доверитель — банк, у которого была отозвана лицензия буквально по щелчку пальцев. Без принудительных мер воздействия в виде предписаний, хотя согласно ст. 20 Закона «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма» № 115-ФЗ, отзыв лицензии является следствием неоднократного в течение года нарушения требований ст. 6 и 7 указанного Закона. То есть в результате проверки и без адекватной меры регулирования, позволяющей банку устранить выявленные нарушения, молниеносно был принят приказ об отзыве лицензии. Но основания приказа имели настолько формальный характер, что даже сложно представить, что они могли бы быть следствием совершения банком нелегальных операций.

Реальный пример: неправильно заполненное поле при формировании сообщений об операции о зачислении на счет или списании со счета юридического лица, а именно — отсутствовали сведения о представителе. Прокомментирую: поскольку Положение Банка России 321-п не содержало требования о заполнении полей ОЭС сведениями о единоличном исполнительном органе клиента, предполагаю, что преимущественная часть субъектов банковской деятельности оформляла эти сообщения аналогичным образом. И эта формальная неточность (хотя я до сих пор могу спорить об оценке этой формальности) ранее никого не побуждала к постановке вопроса о лишении банка жизни.

При обжаловании в судебном порядке приказа Банка России об отзыве лицензии было получено положительное решение Арбитражного суда г. Москвы. Оно устояло после рассмотрения дела в апелляции. Но после вступления решения в законную силу мы столкнулись с тем, что служба судебных приставов не могла его исполнить, так как не было порядка исполнения подобного судебного акта.

Мы создали уникальный прецедент, некое противоядие, способное спасти те финансовые институты, которые просто попадают «под раздачу» мегарегулятора, но не нашли равновесного инструмента для реализации

Мы встали перед дилеммой: обязать Центральный банк России выдать новую лицензию взамен ранее отозванной или предписать произвести некую «информационную зачистку» в реестре в части аннулирования первоначальной лицензии. От Службы судебных приставов в адрес Банка России стали поступать неоднократные запросы о способах исполнения решения суда; как я предполагаю, именно на этом этапе информация о прецеденте дошла до высшего эшелона власти мегарегулятора и дело получило некую публичную огласку. По понятным причинам ни мы, ни наш доверитель никак не «подсвечивали» столь резонансный процесс в прессе как минимум до момента прохождения всех судебных инстанций.

Аннулировать приказ об отзыве лицензии ввиду его незаконности, признанной судом, либо выдать новую лицензию с новым номером в реестре — это значит демонстрировать всему банковскому сообществу возможность получения tabula rasa. Разумеется, ратифицировать подобный прецедент Банк России себе позволить не мог, с чем я связываю наш дальнейший неуспех в вышестоящей кассационной инстанции. Не спуская дело на второй «дантов круг», суд кассационной инстанции принял постановление об отмене всех нижестоящих судебных актов и в нарушение АПК рассмотрел спор по существу, признав действительность приказа Банка России. Посему, доведя этот процесс до конца, мы приобрели колоссальный и уникальный опыт работы в столько компрессированной банковской сфере, перешерстив и изучив вс имеющуюся на тот момент законодательно-регуляторную базу в нюансах, и при этом не навлекли на себя гнев центробанковских богов-олимпийцев.

— «…но пораженья от победы ты сам не должен отличать»?

— Я не воспринимаю исход этого дела как поражение. Когда я прикладываю максимум усилий, делая то, что должно, выкладываюсь по полной, но результат на выходе расходится с ожидаемым, я верю в то, что так оно и должно быть, то есть с душевным спокойствием принимаю результат.

Я знаю, что некоторые региональные банки следили за нашим делом, как рьяные болельщики во время футбольного матча, скрестив пальцы, отслеживая перипетии этого процесса на ресурсе arbitr.ru. Для них это был повод для изначального ликования идальнейшего разочарования от исхода судебной тяжбы с Банком России. Для меня лично это дело было и остается знаковым, заставившим меня и отдельных членов команды не только погрузиться на недосягаемую ранее глубину при скрупулезном изучении правовой базы в части обеспечения жизнедеятельности финансового института, но и почувствовать себя юристами-инноваторами, попытавшимися, четко следуя букве закона, оспорить волю Центрального банка Российской Федерации и рискнувшими создать прецедент по признанию отзыва лицензии незаконным.

Как я уже подчеркнула выше, выиграть этот процесс означало бы пошатнуть непререкаемую процедуру отзыва банковской лицензии на регуляторном уровне, а значит, позволить усомниться в легитимности таких актов Банка России.

— И что стало потом с этим банком, попавшим «под раздачу»?

— Я искренне порадовалась за ребят, собственников финансового института, которые с честью и достоинством прошли необходимые процедуры банкротства банка, не имеющего признаков финансовой несостоятельности, но так и не получившего «чистого» имени в реестре или нового номера лицензии. Но имея качественные активы и холодную голову, они исполнили все обязательства перед вкладчиками и… приобрели новый банк. Пройдя почти невредимыми сквозь этот «сказочный лес»…

— Действительно, в смежной с банкротством банков плоскости лежит не менее «вероломный» вопрос о субсидиарной ответственности их собственников.

— Почему же «вероломный»? Вопрос вполне закономерный: не проявил должную степень разумности — значит должен, а если должен — отдай.

Сегодня я могу констатировать большое количество обращений к нам за юридической помощью в части нивелирования рисков, связанных с субсидиарной ответственностью лиц, входящих в органы управления банком. Цель — обезопасить имущественные интересы своей семьи в случае претензий со стороны АСВ. Извлекая урок из предыдущей истории, как из басни Крылова про волка и ягненка, никто не может быть защищен от того, что Банк России не отзовет лицензию у банка, а это означает его автоматическое банкротство и постановку вопроса о «субсидиарке» как крупных акционеров банка, так и председателя, членов правления и членов совета директоров. В данном случае волк так же страшен, как его малюют. Первые лица даже ныне процветающих банков, имена которых не имею права называть, обращаются с просьбой обезопасить их семейные активы от возможных последствий банкротства. В этой связи возникают как панацея, которая может перестать быть таковой в свете нестабильности арбитражной практики, заключение брачных договоров и применение иных правовых институтов, позволяющих в определенной степени обезопасить семью от разрушительных в материальном плане последствий деятельности в качестве собственника банка либо управленца в нем. Нередко управленцы из банковского сектора самонадеянно полагают, что процедура их личного банкротства как физического лица будет неким спасением от долгового бремени, возложенного на них судом по требованию о возмещении убытков, причиненных банку их решениями, или о привлечении к субсидиарной ответственности в рамках банкротства банка. Ан нет! Несмотря на примеры из истории взлетов и падений нынешнего президента Соединенных Штатов, которую не знает только ленивый (я про многократные банкротства Дональда Трампа), у нас «очиститься» именно от указанных долгов процедура банкротства физлица не позволяет.

— Но, как известно, процедура банкротства гражданина — это еще и та самая волшебная палка о двух концах, позволяющая уйти от ответственности, чтобы не «платить дань за 300 лет»…

— Да, это обычная практика, что за процедуру банкротства физического лица, как за ширму, прячутся должники. Выворачивая карманы и не забывая перед входом в зал суда снять с запястья «элемент роскоши» (смеется), они реально рассчитывают на списание долговых обязательств. Однако за эту условную ширму целиком спрятаться не удастся, и возникнет скорее эффект страуса, когда голова в песке, а все остальное… Почему? А потому что долги гражданина, возникшие в силу корпоративных отношений, списанию по итогам процедуры банкротства гражданина не подлежат.

Единоличный исполнительный орган, члены правления и совета директоров, мажоритарные акционеры банка, принимая решения на уровне органов управления банка, априори находятся в зоне риска материальной ответственности, будь то возмещение убытков или «субсидиарка». Для нивелирования этого риска и построения судебной защиты нам необходимо располагать максимальным объемом документарной информации, на основании которой происходило голосование и принимались решения, а также оформляющие эти решения протоколы заседаний совета директоров или правления.

— Казалось бы, у банка есть своя юридическая служба или, говоря образно, свои «цепные псы», призванные охранять покой топ-менеджеров банка. Почему внутренний юридический клапан не срабатывает и парашют не раскрывается?

Мне неизвестна практика, чтобы у каждого члена правления или совета директоров были бы свои «цепные псы»

— Есть юридический департамент, но он работает в интересах банках, который не всегда тождественен частным интересам собственников этого актива. И уж тем более в сферу должностных обязанностей штатных юристов не входит обеспечение материальной безопасности лиц, входящих в структуру органов банка, на которых и рикошетят все риски и иски… Плюс ко всему они действуют по банковским внутренним инструкциям: должен быть протокол об оформлении сделки: вот вам протокол, получите, распишитесь.

— Получается, что к вам обращаются уже как к врачам-реаниматологам?

— Зачастую это так. Только, чтобы спасти, нужна крепкая доказательная база, а мы имеем дело с формальными «отписками» протоколов, которые неинформативны. Их содержание не помогает нам сформировать позицию для судебной защиты. Для понимания: добросовестным ли был член правления, расторгая свой договор банковского вклада в преддверии отзыва лицензии? Или разумным ли было действие председателя правления по совершению сделки с аффилированным лицом? Это является предметом оценки суда. А наша задача — сформировать стратегию, основанную на аргументах и доказательствах, позволяющую качнуть чашу весов в нужном направлении.

— Было ли в вашей практике дело, по итогам которого удалось спасти крупного акционера или управленца банка?

— Конечно. Сейчас я тоже нахожусь в таком процессе: защищаю интересы акционера и члена совета директоров банка, у которого два года назад была отозвана лицензия. Речь идет об оспаривании АСВ ряда сделок, совершенных данным лицом с банком. Это дело важно тем, что оно может создать предпосылки по привлечению доверителя к субсидиарной ответственности в процедуре конкурса. Могу сказать, что дело рассматривается в первой инстанции уже во второй раз. Мы выиграли в первых двух инстанциях, но кассация указала на необходимость детальной оценки нижестоящим судом некоторых фактов. Мы, я и моя команда, верим в убедительность сформированной нами позиции и в положительный результат представления нами интересов уважаемого доверителя. Акт суда кассационной инстанции — это подтверждение того, что правда в судебном состязании является категорией весьма относительной. Если бы она была объективной, то у нас не отменялись бы судебные акты в вышестоящих инстанциях. Правда, которую излагает суд одного уровня, может не соответствовать правде вышестоящего суда, и наоборот.

— Социальное клише: общество воспринимает в широком смысле адвокатуру как защиту интересов «плохих мальчиков»…

— Мы же говорим сейчас об адвокатской практике не в уголовном судопроизводстве, где в представлении большинства людей адвокат должен принять личное решение в моральной категории «деньги не пахнут» либо «продам душу дьяволу». Лично меня никогда не вдохновляла уголовная специализация, я никогда не стремилась узнать звук затворов Матросской тишины…

В результате мы имеем неосознанное принятие решений, формальные подписи на протоколах, а в дальнейшем — такую судебную оценку, как «недобросовестность и неразумность», со всеми описанными последствиями

Мы с вами говорим об арбитраже, то есть о защите бизнеса и частных интересов представителей бизнеса в судебном порядке. Я с глубоким уважением отношусь к арбитражу, чего не могу сказать об общей юрисдикции. После районного суда, где я бываю в редких, исключительных случаях, иду в судебное заседание Арбитражного суда г. Москвы, как на праздник… В чем разница? Арбитраж рассматривает дела, исходя из доказательств, из нормы закона и весьма формального подхода, там минимум судейского усмотрения и неоправданных эмоций. Да, представители сторон и судьи — это люди, но там нет места для эмоционального взрыва, которым нередко бурлит районный или мировой суд… Поэтому, если арбитражные дела с участием банковского сектора рассматриваются «формально», с опором на доказательную базу и букву закона, у нас, юристов, есть возможность спрогнозировать исход судопроизводства, руководствуясь правовой логикой и знаниями. Мне нравится арбитражный процесс, похожий на шахматные этюды, где нужно обладать стратегией и тактикой ведения боя и просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед, где нас «гонят в дверь, а мы заходим в окно». И самые «вкусные» дела — это те, где оппонент являет нестандартный ход, заставляя менять тактику защиты, сообщая процессу новый поворот. Это заставляет быть готовым в любую минуту парировать и держать удар!

Елена Козина, «ЭЛКО профи». Фото: Михаил Бибичков / «Б.О»

— Вернемся к кейсам, которые лягут в основу синопсисов аналитических баттлов авторских эфиров на EuroNews Russia TV.

— Расскажу в виде превью об одном потрясающем проекте, который находится в стороне от банковской сферы. Это около пяти дел в споре крупного застройщика с Министерством обороны по исполнению госконтрактов на приобретение будущей недвижимости, то есть тысяч квадратных метров для обеспечения жильем военнослужащих в двух регионах России. В двух словах: моему доверителю был предъявлен иск об уплате процентов в несколько сотен миллионов рублей за просрочку передачи квартир. Доверитель поставил задачу отбиться от преимущественной суммы исков. Но пройдя несколько кругов всех инстанций, мы не только выиграли это дело, но еще и взыскали с Министерства обороны сумму, значительно превышающую величину исков, предъявленных нашему доверителю. Как? Эту и многие другие истории я преподнесу в нюансах и проведу по тонкой грани «за и против» интеллектуально-аналитических баттлов авторской передачи Pro et contra.

Меня удивили и порадовали в этом резонансном процессе представители Министерства обороны, которые явили некую степень креатива, не свойственного чиновникам, выдвинув в качестве контраргумента доводы, поднявшие дело на новый интеллектуальный уровень. Не скрою, помимо драйва от виражей этого судебного проекта нас стимулировала его финансовая перспектива. Я говорю о своем гонораре за успешно выигранное дело, полученном в процентах от тех средств, которые реально были выплачены нашему доверителю из государственного бюджета вследствие исполнения судебных решений.

— Притчей во языцех в последние кризисные для банковской системы годы стала тема рейдерских захватов банков с использованием процедуры банкротства.

— В качестве наглядного примера могу привести схему, которая, по сути своей, и стала этим «захватом» в рамках одного из последних проектов. Ее активным участником, а скорее всего, координатором всех действий явился банк, находящийся сейчас в стадии внешнего управления, а с другой стороны — юридическое лицо, крупнейший застройщик. Прежний владелец объекта строительства, по поводу которого была разработана описываемая схема захвата, был печально известен, но не буду называть фамилий, паролей и явок. Так вот, инвестируя в строительство крупного жилого комплекса в престижном районе Москвы, приобретатели этого бизнеса, весьма успешные люди, не провели due diligencе компании-застройщика.

К юристу надо обращаться своевременно, до совершения тех или иных крупных финансовых сделок, предупреждая риски, а не тогда, когда ситуация уже оказывается в мусорном ведре

Они не обратились за профессиональной оценкой истории существования компании-застройщика до того, как приобрели ее, начали активно инвестировать денежные средства встроительство, тут «прилетает» заявление о признание компании несостоятельной, то есть банкротом. Заявление было основано на том, что когда-то эта девелоперская компания выступила поручителем по банковской гарантии. Не по кредиту, подчеркну, а именно по банковской гарантии, обеспечивающей кредит. Это означает, что в случае исполнения банковской гарантии у поручителя возникает обязательство возместить банку-гаранту все исполненное.

Так вот, банк, собственники которого сейчас находятся в бегах с массой предъявленных к ним временной администрацией претензий, произвел оплату по банковской гарантии за рамками срока для предъявления гарантии к исполнению. Но это не все. В течение одного дня были совершены три операции на одну и ту же сумму: первая — оплата бенефициару по банковской гарантии, вторая — перечисление бенефициаром полученной суммы в качестве займа фирме-«пустышке» с нулевым балансом, третья — оплата «пустышкой» банку за уступленное ей право требования к поручителю по банковской гарантии. Таким образом, банк фактически не понес финансовых потерь ввиду исполнения банковской гарантии, поскольку сумма не покидала корсчета и в этот же день поступила в распоряжение банка в виде оплаты по договору цессии. Однако тем самым были созданы формальные основания для предъявления к поручителю-застройщику требования, которое и повлекло его несостоятельность.

— Что вы вкладываете в понятие «бутиковой» юридической компании? Какие опции отстраивают вас от ряда безликих или, наоборот, статусно-раздутых адвокатских бюро, кроме 10-летней успешной практики и 92% выигранных дел? О вас нет никакой рекламы. Как находят вас клиенты?

— Начну с ab ovo. 7 мая, в канун выхода журнала, нам исполняется 10 лет, мы переживаем некий внутренний юбилей и этап подведения итогов, в связи с чем я намереваюсь сделать некий визуальный апгрейд концепции и ребрендинг. Название компании возникло в одну минуту, когда в предвкушении начала своего проекта я торопилась подать документы на регистрацию компании и дала ей свои инициалы: ЭлКо — Елена Козина. Сейчас я задумалась о более концептуальном наполнении, когда прошли годы, мы приобрели реноме, историю и статус.

Когда я решила выйти из зоны комфорта и создать собственную юридическую фирму, мой бывший работодатель, собственник крупнейшего холдинга, предостерегая меня от этого намерения, крикнул мне вслед: «По миру пойдешь!» И я пошла, и мир оказался добр ко мне…

Это и есть особенность «бутиковой» юридической фирмы: она является закрытой, и доверителей из шорт-листа Forbes нам вполне достаточно (улыбается). А если серьезно, есть несколько верных признаков «бутиковой» юридической фирмы, отличающей ее от бюрократически-раздутой. Она является небольшой по численности, но состоящей исключительно из высококвалифицированных спецов, работающих в сбитой команде на протяжении многих лет. Команда работает слаженно, ибо нет огромного числа бесполезных «винтиков», создающих видимость работы, но весь механизм работает как часы. В нашей команде — только с пристрастием отобранный штат: в основном выпускники легендарной кутафинской юридической академии, где я преподаю уже более 15 лет, мой партнер по бизнесу — Анатолий Беседин — тоже является доцентом МГЮА. Закрытость... У нас жестко соблюдаются условия конфиденциальности, именно поэтому мы не приоткрываем завесу и не популяризуем себя на рынке юруслуг. О нас не слышно в широких кругах, в которых и распространяется белый шум. И мы не «фоним». Нам не нужна громкая популярность, ибо все статусные доверители бережно передают нас «из рук в руки» по принципу вирусного маркетинга, поэтому у нас нет и не может быть клиентов «с улицы». Мы не принимаем «клиентов». Я не люблю это слово и называю доверителями тех, кто к нам обращается за помощью, вовсе не потому, что это предписано законом об адвокатской деятельности, а потому что оно основано на глаголе «доверять». У нас нет доверителей, которые бы к нам не возвращались. Либо мы работаем на абонентском обслуживании либо сопровождаем проект до его завершения, но при возникновении новых вопросов доверитель к нам возвращается. И еще такой нюанс: да, нас выбирают, но мы выбираем доверителей тоже. Можем это себе позволить.

— Гипотетически, от какого проекта вы могли бы отказаться? Чтобы даже брендовое имя того, кто обратился к вам за юридической помощью, не могло бы заставить вас остаться? Каковы критерии вашего выбора?

— Во-первых, я весьма решительно разрываю договорные отношения с теми, кто не исполняет должным образом свои обязательств перед нашей компанией, поскольку усматриваю в этом попытку обесценить наш труд. Мне важно признание доверителя, а посему главным критерием оценки успешности проекта является то, что доверитель по итогам выигранного дела благодарит и поздравляет меня в такой же степени, как и себя.

Не могу работать с теми, кто не способен оценить наши знания. Красноречиво иллюстрирует эту мою мысль фраза-мотиватор, которая бродит сейчас по сети: «If I do a job in 30 minutes, it’s because I spend 10 years learning how to do that in yeah 30 minutes. You owe me for the years, not the minutes». Проецируя сказанное на сферу своей профессиональной деятельности и стоимость юридических услуг, перефразирую следующим образом: «Если я трачу на решение вопроса 30 минут, то это потому, что мне понадобилось 10 лет на изучение того, как это сделать за 30 минут, поэтому вы должны заплатить мне не за 30 минут консультации, а за годы». Эта фраза логично объясняет цену нашего труда.

Во-вторых, я не вижу для себя перспектив в том случае, когда доверитель самоустраняется от проекта в силу утраты интереса к нему либо в силу неспособности оценить значимость непосредственного взаимодействия с внешними консультантами. Тогда приходится контактировать с топами, зачастую не способными ни понять суть наших предложений, ни принять решение о дальнейшей стратегии. Конечно, есть и иные менеджеры, которые выступают блестящими адаптерами между нами и собственниками бизнеса, и это для меня аргумент для дальнейшего участия в проекте.

— Не возникало ли идеи сделать «бутиковую» высшую юридическую школу глобального уровня по матрице MBA, но в формате контактного обучения и личностной, тандемной связке ученик — учитель, для передачи прежде всего практических знаний?

— Не далее чем вчера ко мне обратился доверитель, который имеет практику оказания образовательных услуг за рубежом. Сказал, что ему как бизнесмену, который имеет опыт в разных приносящих доход сферах, не хватает знаний в юриспруденции. Захотел узнать, есть ли в России сокращенные курсы по узким юридическим практикам. Рассматриваю такой интерес как признак того, что назрела необходимость в локальном, сфокусированном, академическом образовании по матрице MBA, чтобы преподавали практикующие юристы и читали лекции по типу сокращенных курсов как на примерах best practices, так и факапов. Я думаю в этом направлении...

— Интимный вопрос. Как звучит ваша внутренняя молитва?

— Действительно, это для меня глубоко интимный вопрос, который я не готова обсуждать в диалоге. Но не уйду от ответа, если скажу, что я не молюсь, я мечтаю. Имею в виду не инфантильное витание в облаках, а позитивное конструирование и прогнозирование будущей реальности. Так вот. Когда мои близкие, увидев, что я более пяти минут смотрю в одну точку, спрашивают меня: «О чем ты думаешь?», я отвечаю им: «Я мечтаю»…

То, что, я сейчас имею в своей жизни: уровень образования, самовоспитания, статус, структуру личности, и то, что со мной и моим окружением станет впоследствии, — это и есть результат моих дум и структурированных на достижение целей мыслей, которые можно назвать «молитвой»… Когда я влетаю каждое утро в офис с мыслью: «Ну, и где оно, это “вкусное” дело?!», жизнь мне его каждое утро преподносит. Я безумно люблю свою работу, ибо она для меня — суть творчество и каждодневный процесс самообразования, коммуникации на самых различных уровнях, познания себя в мире и мира в себе.

— Какой закон вы приняли бы здесь и сейчас, если бы на это была ваша воля?

— Я бы, не задумываясь ни на полсекунды, приняла закон о защите личной информации в Интернете, позволяющий применять как новые способы защиты чести, достоинства и деловой репутации, опороченной в Сети; так и защищать, прежде всего детей, от информации, содержащей эмоциональное, социальное и какое-либо другое насилие.

Какими бы мы ни были в реальной жизни, крутыми бизнесменами или успешными политиками, веселыми домохозяйками или угрюмыми ботаниками, все мы безумно беззащитны в мировой паутине. Она засасывает с головой, зомбирует, забирает и тиражирует наши мысли, присваивает их другим. Эта сфера жизни — тоже «базис», для которого в настоящее время закон не имеет значения «надстройки». Поэтому мой первый закон касался бы белой цензуры в Интернете без ущемления свободы на получение информации и обмен ей.

— Видите ли вы возможность России явить миру первую женщину-президента? Как некоего эгрегора, конденсата верховной власти, а не политического фрика для увеселения людей, не желающих идти на выборы?

— Всем известны факты управления нашей огромной, многонациональной и многоконфессиальной страной женщинами. Возможно, не очень русскими, так как царская династия особой «русскостью» не отличалась… Так вот, княгиня Ольга, Екатерина I, Екатерина II, юные государи-императоры Руси, наставляемые регентами и державными управленцами в лице женщин. И мне не обидно в этом ключе за державу, ибо делали они это весьма вдумчиво, дальновидно, стратегически и тактически грамотно, противопоставляя разнузданной экспансии внешней политики мужчин дипломатически бисерно сшитую власть. Построенную на способности сглаживания внутренних конфликтов и присяге из глубины сердца. Да, власть, не лишенную женской хитрости, но куда более тонкую и дальновидную. Построенную больше на заботе о благе своих подданных, чем на стремлении к военным подвигам и на «скальпах», выигранных в ристалищах войн престолов. Земля, Родина, Россия — женского рода, и это не столько страдательный залог, сколько синергия ментальных качеств, высокой степени интуиции и глубокого уровня сопереживания. Не воинственная ригидность, ставящаяся в заслугу мужественности, а то, что, обнимая эту мужественность, делает ее очеловеченной, вдыхает в нее дух и дает начало новой жизни.

Посему я вижу женщину в качестве президента России. Не как в театральном спектакле «День выборов», чтобы вызвать общественный резонанс и удовлетворить аппетит толпы к зрелищам, но чтобы привлечь внимание к самим выборам. Все эти игры оставим на откуп ушлым политтехнологам, я же говорю сейчас о реальной личности, которая может не только масштабно мыслить, но и управлять таким пассионарным государством, как Россия. Это такая крепкая и властная рука в бархатной перчатке…

— Не потому, что мы — страна подкаблучников?

— Нет, не потому. Хотя лучший мужчина — это, как ни странно, «подкаблучник». Но не тот шаржированный персонаж в трениках и с газетой. Это тот, кто окутывает заботой и вниманием женщину и делает все от него зависящее, чтобы она состоялась. Он, как невидимый режиссер, стратегически «прописываивает» сюжет ее жизни и помогает уверенно идти к цели. И тому мы видим массу примеров в новейшей истории. Например, конституционную власть в Италии, которую возглавляют яркие, молоды и амбициозные женщины. Экс-президент Бразилии Дилма Русеф, 55-й президент Аргентины харизматичная Кристина Фернандес де Киршнер , к онечно, первая в истории Хорватии глава государства — женщина Колинда Грабар-Китарович, которая так темпераментно и не по протоколу «болела» прошлым летом на нашем стадионе в финале Чемпионата мира по футболу. Уверена, что в тени всех названных женщин стоит достойный мужчина.

— Не будет ли эта красивая женская голова принадлежать… попросту марионетке в политике?

— Такой вопрос должен быть обращен к этой красивой голове. Но, если серьезно, наличие красивой головы не исключает ее ценностного содержания. Мое глубокое убеждение, что внешняя красота — это некий генетический код богоизбранности. Если снять патину лишнего пафоса с этих слов: внешняя красота «зеркалит» внутреннюю харизму...